Ю.С. Грачев В Иродовой бездне часть2

Глава 16. Что стало с Валей

"Мы надеемся, что вы в лучшем состоянии..."

Евр. 6:9

Простившись с казахом, Лева медленно шел по незнакомым улицам. Непривычно низкие дома. В глаза бьет поднятая ветром пыль. Почти никого не видно. Однако Лева не замечал всего этого убожества. Сейчас он увидит Колю Иванова, этого чудесного юношу, который самоотверженно пошел за Христом и, не закончив образования, попал в узы Сейчас он увидит Валю Алексееву. Ведь именно она привлекала его к работе среди молодежи. Ее самоотверженный труд среди больных, ссыльных всегда вызывал восхищение у Левы, Нужно сказать, что он любил и уважал ее больше всех из молодежи. Он знал, что Коля Иванов и Валя Алексеева с тех пор, как начались страдания, особенно полюбили друг друга. Некоторым, в том числе и Леве, было известно, что их сердца принадлежат друг другу. И вот они попали в ссылку вместе. Некоторые писали им, чтобы они поженились, дабы не было искушения. Коля Иванов отвечал, что это невозможно, потому что Валя больна, почти при смерти. И вот теперь он увидит их, утешит, порадует. Из дома вышел какой-то парень.

- Послушайте, товарищ, вы не знаете, где живет Валя Алексеева?

- Знаю.

- Скажите, пожалуйста, ее адрес.

Парень усмехнулся, сказал:

- Можно. Я с ней дружу, хорошая деваха!

Этот тон и слова насторожили Леву, Какая может быть у Вали дружба с этим человеком? Что-то странное!

- А хотите, я вам ее фотографию покажу? - спросил незнакомец и вытащил из кармана портмоне. - Вот, посмотрите.

Снимок был неважный, черты лица трудно различить, но то, что увидел Лева, ужаснуло его. У Вади были прекрасные длинные косы, а тут он увидел лицо с обрезанными волосами.

- Что стало с Валей? - чуть не воскликнул он. - Неужели эти испытания так ее изменили? Неужто Валя теперь другая?

Было больно, горько сознавать это. Между тем парень объяснял:

- Пойдете прямо, потом налево, там во дворе большой дом, в нем она живет.

Лева быстро нашел этот дом. Постучал.

- Войдите! - раздался голос. Он вошел и остолбенел. Перед ним на больших длинных нарах лежали и сидели полуобнаженные девушки. Кто причесывался, кто шил, кто готовил.

- Мне бы Валю Алексееву, - сказал Лева.

- Эй, Валько, вставай! - крикнула какая-то толстуха.

В углу комнаты кто-то, зашевелился, сердце Левы совсем упало. К нему подбежала какая-то стриженая, низкого роста девушка и сказала:

- Я - Валя Алексеева, - что вы хотите?

- Нет, вы - не Валя Алексеева, - сказал обрадованный Лева.

- А-а, протянула девушка, - есть другая Валя Алексеева. Она живет на следующей улице с Колей Ивановым. Могу проводить вас к ней.

Впоследствии Лева узнал, что он попал в дом, где жили девушки, высланные из Ленинграда за аморальное поведение. Та, которую называли Валей Алексеевой, решила проводить Леву до квартиры, где жила ее тезка. Дорогой она жаловалась Леве:

- Ну и жизнь тут! Могила тут! Хлеба нет и зелени нет, и мужчин очень мало.

- Что же, что мужчин мало? - спросил Лева.

- Да мы из Ленинграда, там их много, хорошо нам жилось. А тут тоска: ни выпить, ни погулять. Голод. Так вот одна за другой и умрем. Проклятье! - сквозь зубы произнесла она, зло и уныло смотря на песок дороги. Налетел ветер, бросил пыль в глаза идущим. Девушка, протирая глаза, произнесла какую-то ругань.

- Эх, очки забыла полевые, тут без них невозможно. Где же ты родной, любимый Ленинград? Вы не бывали в Ленинграде?

- Нет, не бывал.

- Побывайте, там хорошо можно заработать...

Она остановилась возле небольшого полуразрушенного деревянного дома.

- Вот тут она живет. Идите один, я уж не пойду. Не могу смотреть, как мучается, бедняжка. Ведь у нее туберкулез, скоро помрет. Да, забыла спросить, вы кто ей - родственник?

И она с некоторым пренебрежением посмотрела на Леву.

Его истощенный, потрепанный вид не был привлекателен.

- Брат ей, - сказал Лева.

- А, брат! Я слышала, она говорила нашим мошенницам, что брат ее тоже жулик, так вы видно из заключения бежали?

- Нет, я не тот брат, другой, - сказал Лева. Распрощавшись с девушкой, он тревожно вошел во двор и постучал в низкую дощатую дверь, ведущую в дом.

Глава 17. Живые мощи

"Те, которых весь мир не был достоин, скитались по пустыням..."

Евр. 11:38

Ответа не было. Он потянул за щеколду. Дверь отворилась. Вошел в сени. Постучал в следующую дверь. Послышался кашель:

- Войдите!

Это был родной, близкий голос. Да, там, за дверью, была Валя, Валя, с которой он имел столько радостей в служении Господу. Она отдала Богу все, что имела. И сейчас он увидит ее. Он открыл дверь, шагнул и замер на пороге. Там у стола, на кровати, сидела она, или вернее, то, что осталось от нее. Когда-то он знал ее энергичной, сильной, с пухлыми румяными щеками. Теперь на него смотрело до боли знакомое, но худое лицо, казалось, обтянутое кожей, губы и щеки были другие, не ее...

Она протянула навстречу ему руки, худые, изможденные. Лишь волосы прежние - длинные, заплетенные в одну косу, украшали ее голову. А на плечи, несмотря на страшную духоту и жар в комнате, была наброшена та же серая пуховая шаль, которую он видел на ней в прежние годы.

- Лева, Лева! - воскликнула она, - какими судьбами? Не сон ли это?

Она встала, попыталась пойти ему навстречу, но мучительный кашель остановил ее. Она оперлась о стол рукою, прикрыла рот платком и долго надрывно кашляла. Лева смотрел на нее, на эту мученицу христианку и глубокое восхищение и почти благоговение наполняло его сердце.

- Да, да, - подумал он, - она отдала все, что имела. Ведь он так хорошо знал и сам был свидетелем того, как самоотверженно трудилась на Волге. И не только там. Ведь она ездила даже в далекую Сибирь, сопровождала семью ссыльных. И вот теперь догорала. Когда-то люди ходили, посещали святые места, их обманывали фальшивыми мощами, и народ слепо верил обману и восхищался "подвижниками". Теперь же перед Левой была сама истина жизни. Валя пожертвовала собой ради светлого, самого лучшего, что знает человек, - учения Христа.

И только один вид этой мученицы, этих живых мощей, поднял в душе его еще большее стремление следовать ее примеру ради ближних, как учил Христос. Он подошел к Вале и пожал ей руку. "Лишь бы кровь не пошла", - тихо прошептала она. Лева опустился на колени и, смотря в окно, через которое сквозь разбитое стекло виднелось жаркое безоблачно небо пустыни, произнес:

- Господи, благодарю, благодарю Тебя, что Ты помог мне добраться до этого места и увидеть Валю в ее горе и болезни. Благослови увидеть и остальных и порадовать их. Будь с нами, ибо Ты видишь желание мое исполнить слово Твое: "Был в темнице, и посетили меня", "был болен, пришли ко Мне". Голос его задрожал и он окончил молитву словами: "О, Господи, если бы Ты мог исцелить Валю!"

Валя тихо произнесла несколько слов благодарности Богу за их свидание и прилегла. Она приняла какие-то порошки, что были на столе, и ей стало легче.

- Ну, где же Коля? - с беспокойством спросил Лева.

- Коля на работе, - ответила, покашливая, Валя. - Господь помог ему устроиться счетоводом туда, где принимают кожи. Теперь мы имеем немного денег и можем покупать мясо.

- А как же с хлебом? - спросил Лева.

- Не видим давно,

- Совсем не видите?

- Совсем не видим.

- А сухари?

- Сухарей тоже давно нет.

- Так вот, - сказал, улыбнувшись, Лева, - в этом мешке сухари. Я все-таки почти полмешка принес.

- Спасибо, спасибо, - сказала Валя и тоже улыбнулась. - А вид-то у тебя, Лева, неряшливый. Видно, ты штаны не умеешь чинить.

- Заплаток не было, - смущенно сказал Лева.

- Ну, я починю тебе все. Как ты вырос, большой стал! Да и голос какой-то другой, медленный, степенный.

- Это от переутомления, - сказал Лева.

- Ну, а теперь, ты видишь, я устала, хозяйничай сам. Тут моя посуда стоит, а вон там - Колина. Так вот, бери Колину и чайник на таганке, разогрей чай и пей.

Лева быстро приготовил чай, но сказал, что один пить не будет. Они вместе пили чай с сухарями, но как Лева ни угощал Валю, она ела мало, едва дотрагиваясь до всего.

- У меня аппетит плохой, ничего не поделаю с собой, - оправдывалась она.

- Вы что же здесь, без хозяев живете?

- Да, хозяева в соседнем доме, а этот нам отдали.

Валя предлагала Леве лечь отдохнуть в соседней комнате на кровати Коли, но он категорически отказался:

- Не привык днем отдыхать, сплю только ночью.

Тихо, спокойно, как ручей, текущий по равнине, лилась их беседа. Валя больше расспрашивала, как Лева живет, и он рассказывал о своих путешествиях, встречах, стремлениях.

- Да, чуть не забыла! - сказала Валя, слушая его, - ты неправильно в молитве упомянул, что я в горе. То, что я - в болезни, это так, но не - в горе. Хочу сказать тебе, Лева, все, все, откровенно. Ты знаешь меня, я от души полюбила Господа. Как мы работали, ты знаешь. Хотя ты моложе нас, совсем еще мальчик и недавно присоединился к нам, но ты видел, что наша молодежь была как дружная, любящая семья.

- Да, такой молодежи не найти! - сказал с восхищением Лева. - Вы полюбили только Господа. И какой бы грязью вас ни поливали, она к вам не пристанет.

- Так вот, Лева, я хочу открыть тебе всю душу, - сказала Валя. - Ты помнишь, меня: я была энергичная, здоровая девушка. Когда я вступила в союз студенческой христианской молодежи, а потом пришла к баптистам, идеи Христа захватили меня. Я жила мыслью о помощи ближним, больным. Некогда было даже есть: после работы перехвачу кусок хлеба и бегу посещать больных или еще что...

- Валя, Валя! - воскликнул Лева. - Когда я отдался Христу, ты была для меня примером, образцом.

- Так, вот, хочу сказать тебе, - продолжала Валя, - что я - плохой пример для подражания. Я пренебрегла питанием, отдыхом, и вот развился туберкулез. Теперь уже нет надежды на выздоровление... Но не об этом я думала с тобой поговорить. Я хочу сказать, что я совсем не в горе. Когда разразилась гроза и наших стали направлять в Сибирь, в Соловки, я молила Господа об одном: чтобы мне быть с Колей. Ведь ты знаешь, как я полюбила его и как он меня...

- Да, я знаю, - сказал Лева и несколько потупился. Ему совершенно не нравилось это. Он считал, что не время теперь заниматься любовью, не время думать о семейных гнездах. Нужно все, все отдать на алтарь служения Христу...

- И вот, - продолжала Валя, - Господь услышал. Получилось так, что мы оказались вместе в этой далекой ссылке в Уиле. Кто мы? Жених и невеста, как многие думают? Нельзя так сказать, ведь я - умирающая, мы не имеем надежды на совместную жизнь, на семью. Но любовь Коли делает закат моей жизни таким лучезарным...

- Валя, - ответил Лева, - Бог милостив, выздоровеешь.

Она отрицательно покачала головой, закашлялась и. протянула ему бумажку. То было заключение местных врачей о том, что пребывание ее в условиях Уила смертельно, и ходатайство их о переводе ее в иное место ссылки с лучшим климатом.

- Так вот, - сказал, оживляясь, Лева, - тебя переведут и ты поправишься.

- Ответ уже получен, - сказала Валя, и в ее голосе не было ни грусти, ни сожаления. - ОГПУ запретило переводить меня отсюда. А я сказала: "Слава Богу", ведь куда я поеду от Коли? Он мне заменяет и отца, и мать, он самый близкий друг, посланный от Бога. Вот жду, когда придет он с работы. Правда, теперь уж я не могу ничего сама готовить, он все делает. Он такой любящий, такой хороший. Все время говорит, что я для него не бремя, а радость в жизни.

Лева слушал и думал, что если к любви Божией присоединяется любовь человека к человеку, то, возможно, это не так плохо. Как ни предлагал Лева Вале перестать разговаривать и отдохнуть, она не могла этого сделать. Ее впалые щеки покрылись лихорадочным румянцем, видно было, что ее тело горит в туберкулезной лихорадке, но душа горит в другом огне, огне любви к Богу и ближним. К вечеру пришел Коля. Он вошел в комнату теми же быстрыми шагами, как делал это раньше, и, не замечая Левы, обратился к Вале:

-Вот смотри, удачно сегодня получил без очереди, не задержался. - И он положил на стол два кулечка - "фунтика" с пшеном. Это то, что ГПУ ежедневно выдавало ссыльным, чтобы они не умерли с голода.

Заметив стоявшего в углу Леву, Коля бросился к нему:

- Вот друг, вот друг! - воскликнул он, обнимая Леву. - Доходили до нас слухи, что ты посещаешь ссыльных и заключенных, но не думали видеть тебя в наших краях. Молодец!

- Какое "молодец"! - возразил Лева. - Просто меньший ученик Христа" ничего не стоящий, делающий то, что должно делать.

- Да, - сказал Коля. - Если бы все делали то, что должно делать, то давно бы земной шар был цветущим садом.

Лева с большой радостью смотрел на Колю. Он и духовно, и физически был тот же. Полный сил, бодрости, верящий в то, что в жизни главное - вера, надежда, любовь. Друзья провели чудный вечер. На столе горела керосиновая лампа, лежала открытая Библия. Коля и Лева, сидя друг против друга, открывали места Священного Писания и с жаром рассказывали о своих надеждах, стремлениях. Валя лежала в постели, не сводя глаз с друзей, и лишь иногда вставляла свои замечания. В этот вечер они особенно много читали послание Петра, радуясь, что детям Божиим приходится страдать, как христианам. Они даже спели известные гимны:

PoetryЗа евангельскую веру,
За Христа мы постоим,
Следуя Его примеру,
Все вперед, вперед за Ним...

Затем еще спели

PoetryЯ не стыжусь возвещать умершего Христа,
Его веленья защищать и мощь Его креста...

Пел в основном Коля, Лева подпевал. Валя же просто слушала. В заключение Коля прочел слова: "Время начаться суду с дома Божия" (1 Петра 4:17). Он подчеркнул мысль, что все события, которые произошли с разными общинами верующих, эти гонения, которые обрушились на христианскую молодежь Поволжья, имеют исключительное значение. Это суды Божий.

- Не так мы вели дело Божие, - говорил Коля. - Много набралось мякины в сердцах наших. И вот суд Божий над нами. Лопата Его в руке Его. Лопата - это власть, которая есть слуга Бога, через которую Господь испытывает детей своих. Он очистит гумно свое, пшеницу соберет в житницу, а солому сожжет огнем неугасимым. Слушая Колю, Лева думал: Никогда ведь у нашей молодежи не было ничего, против власти, никогда плохого слова я не слышал ни от кого из них, но почему, почему так их оклеветали?

И словно голос свыше ответил ему: "К злодеям причтен был", "меня гнали, и вас будут гнать". В сознании вновь прозвучали слова, пропетые Колей:

PoetryРадуясь, носим бесчестие мира,
Чтобы исповедывать имя Христа.
Лишь на Него мы глядим с упованьем, -
Славят хвалой Его наши уста.

-А скажи, Коля откровенно, - обратился к нему Лева - не жаль тебе, что ты бросил учебу в педагогическом институте?

Коля задумался и тихо ответил:

- Да, очень жаль. Я так люблю детей, мечтал со школьной скамьи стать хорошим педагогом, и говорят, имел к этому способности. Ну, что же сказать?

"Отче, прости им, ибо не знают, что делают" Да, прости им! - сказал в душе Лева. И перед его глазами невольно предстала картина: десятки, сотни лучших представителей молодежи изгоняются из жизни за имя Христа, и все они покорно идут, взирая на небо со словами: "Отче, прости им, ибо не знают, что делают". О, Русь! Если бы ты знала, как любят тебя твои сыны и дочери - христиане, которых изгоняют, лишают образования, свободы, а сколько добра, счастья, мира несут они тебе!

Но, увы! Это сокрыто ныне от очей твоих...

Глава 18. На могиле

"...Если умрет, то принесет много плода..."

Иван. 12:24

Была душная летняя ночь. В доме, раскаленном от солнца, было особенно жарко. Коля предложил Леве идти отдыхать в сарай, где было чуть прохладнее. Но это был плохой отдых. Тысячи, нет десятки тысяч блох напали на них. Они водились и в доме, но меньше. Все же усталость после перенесенной дороги быстро взяла свое, и Лева уснул.

Наутро он обнаружил на ногах какую-то сыпь, не исчезающую при надавливании. Коля успокоил его, сказав, что это укусы блох.

- Ну и край у вас тут! - сказал Лева.

- Да ты еще не видел здешних метелей. Как подует, так пыль везде и.повсюду, глаз не откроешь...

В это утро они встали пораньше, поели пшеничной каши и попили чаю с сухарями. Коля по просьбе Левы перед работой проводил его на кладбище. Леве очень хотелось посетить могилу Коли Бондаренко - любимого молодого поэта волжской христианской молодежи. Еще вчера в беседе с друзьями Лева узнал подробности жизни и страданий Коли Бондаренко в этих местах. Это был в высшей степени жаждущий истины, полный искания юноша. Крепко преданный делу Евангелия, он посвятил свой чудный дар поэта Господу. Как говорили специалисты, он был восходящей звездой. Но разразилась "непогода", и поэт, как и все, открыто исповедующие Христа, попал в немилость. Его арестовали, он пел, шумел, требовал справедливости и в итоге был сослан в Уил. Самоотверженная жена с маленьким ребенком приехала к нему в далекое место ссылки. Она застала его еще живым.

Преждевременная, преждевременная смерть, - сказал Лева, когда они приблизились к кладбищу, расположенному вблизи протекавшей здесь речки Уила. Это было безжизненное, мертвое место. Ни кустика, ни единой травки. Камни, песок, надмогильные холмики.

- Вот здесь мы похоронили друга, - сказал Коля.

- Какая преждевременная утрата! - со скорбью сказал Лева и на глазах его навернулись слезы. - Я мало дружил с ним, он был гораздо старше меня, но мне не забыть, как он учил меня декламировать. Не забыть его смелые, энергичные, проповеди.

- Ты, наверное, побудешь здесь, - сказал Коля, а я поспешу на работу. Только давай вместе помолимся. Перед молитвой Коля подумал вслух: "Ты возвращаешь человека в тление". И поделился тем, как он это понимает: преждевременной смерти быть не может, только Всемогущий Бог решает конец жизни человека и число дней его. Нет случайностей в вопросе смерти.

Когда Коля ушел, Лева опустился на могильный холм и стал размышлять. Восходящее солнце начало припекать, и он покрыл голову белым платком.

- Хорошо, или плохо, что поэт ушел от нас? Горько, больно терять было такого друга. Ведь если его брат написал столько произведений, то, говорят, Коля имел еще больший талант. Но, увы, все оборвалось. Только теперь, находясь в Уиле и зная некоторые подробности, Лева понимал и внутренне уже соглашался, что нелепости тут не было и Коля отошел вовремя, ушел еще не испачканный, не сломленный жизнью.

Дело в том, что, как рассказал ему вчера Коля, поэт начал дружить с неверующими ссыльными и больше времени проводил с ними, нежели с Колей или другими верующими. Незадолго до смерти он поделился мыслью, что "Гусли" - сборник духовных песен - нужно переработать, перестроив все в современном стиле. Он даже выразил мысль, что Библию нужно переиздать, устранив из нее всякие устаревшие славянские выражения. Видно, сознание его катилось не по гладкому духовному руслу, и Господь взял его, когда еще горели в нем, вера, надежда и любовь и он не растерял драгоценностей. Взял его, видя его искренность и преданность Ему. От этой могилы, похоронив мужа, его спутница с маленькой дочкой на руках, едва не умершая здесь от дизентерии, возвратилась в Россию.

Лева поднялся с могилы, посмотрел вокруг. Пустыня, пустыня. Скоро сюда ляжет и тело Вали. Эта жертва не пропадет. Как семя, падшее в землю, умирая, даст росток и потом обильный плод, так и смерть дорогих друзей не бесполезна. Она дает свои плоды. Смерть первомученника Стефана родила Павла. Кто знает, какие плоды принесет жертва нашей молодежи. Один Бог знает, и не страх, не робость перед грядущим родило в душе Левы это кладбище. Он верил в вечность. Он знал, что все это лишь этапы большого пути. Он знал, что, только жертвуя собой, зерно пшеничное не останется одно. И ему вспомнилась строка из стиха Коли Бондаренко, которое было известно в то время: "И на узористое жизни полотно узористым полетом я отвечу". Полет Коли здесь кончился, продолжается в надзвездных пространствах. Мы же летим здесь. Помоги, Боже!

Впоследствии' мать все силы отдала воспитанию своей дочери. В это время особенно сгустился мрак нетерпимости и неверия, в порыве слепого страха вдова Бондаренко сожгла произведения своего мужа. У дочери оказался недюжинный музыкальный талант. После многих лет скитаний Лева посетил их. Девушка сидела за пианино. "Вы любите Господа?" - спросил ее Лева. Она снисходительно улыбнулась: "Никакого Господа не знаю. Бога нет". Лева посмотрел на мать. - "Идет новым путем, к прошлому возврата больше нет", - сказала она. "Вспомните Колю, - сказал Лева, - его надежды, стремления!" - "Да, и он погиб. Я не хочу такого несчастья дочери. Она получит музыкальное образование, выйдет в общество и будет счастлива". - Прошли годы. Господь постучал в сердце матери. Дочь, ее кумир, сошла с ума. Рухнули надежды, лучшее лечение не помогало. И тогда вдова вспомнила, что есть над людьми Всевышний, у Которого всякая власть, Который милует и наказывает. Она покаялась, помолилась. "Через большие страдания Бог нашел меня..." - заявила вдова.

Жара усиливалась. Лева направился к реке. Она текла среди каменистых обрывов, песка. Лева разделся и бросился в воду. Брр... как хорошо, свежо! Эх, Волга, Волга, и ты за горами! Он вышел из воды и прилег на песке. Как чудесно, как прекрасно, что и здесь протекает речка. Правда, она никуда не впадает, а исчезает в песках, но все-таки, это - река.

И кто знает, может быть, со временем люди найдут здесь воду, устроят плотину, и оживет пустыня зеленым оазисом. Он вынул из полевой сумки Библию и прочел 35 главу Исайи: "Возвеселится пустыня и сухая земля, и возрадуется страна необитаемая и расцветет как нарцисс. Великолепно будет цвести и радоваться, будет торжествовать и ликовать... Укрепите ослабевшие руки и утвердите колена дрожащие; скажите робким душою: будьте тверды, не бойтесь; Вот Бог ваш, придет отмщение, воздаяние Божие; Он придет и спасет вас... И превратится призрак вод в озеро, и жаждущая земля - в источники вод..." Лева смотрел на эту медленно текущую воду и думал: "Придет время, и на этой реке будет крещение, местные жители и казахи из районов будут приезжать и в этой воде, будут давать обещание Богу доброй совести служить. Новая, будущая лучшая жизнь будет". К берегу подошли две девушки. Громко смеясь, нисколько не стесняясь, они разделись и бросились в воду. "Это из Ленинграда", - подумал Лева. И эти бедные души во тьме. Они отверженные, изгнанные, презираемые, и за них тоже умер Христос, и им нужно сказать о спасении. Однако он им ничего не сказал. Поспешно оделся и ушел.

Глава 19. Оазис

"Вникай в себя и в учение".

1Тим. 4:16

Несмотря на то, что Лева не работал, а Валя была больна, у них не было ни минуты свободной. Валя дала Леве литературу, какая у них сохранилась со студенческих времен: рефераты, журналы. Лева с интересом их читал, знакомясь ближе с христианским студенческим движением начала 20-х годов. Кроме того, у нее была литература по туберкулезу, и Лева с интересом читал об этом биче человечества.

Вечером возвращался Коля, и они вместе ходили посещать ссыльных верующих. Особенно запомнился среди них один старичок, пресвитер из Рыбинска. Если Коля и Валя никому не писали о своих нуждах и терпели страшные трудности с питанием, то старичок писал: "Хлеба нет!" и получал часто посылки с сухарями. Когда появились сухари, то он поделился с Левой..

- Кушайте, кушайте, - говорил он. - Я вот только удивляюсь, почему ваши братья не могут прислать вам сухарей?

- Да мы им не пишем о наших нуждах, - ответил Коля.

- Напрасно! Такая скромность Господу неугодна!

Скоро Коля получил жалованье, купил баранины и приготовил исключительное кушанье, которое Лева не ел с тех пор больше никогда. Он насыпал в горшок пшена, положил баранины, потом засыпал опять пшеном и снова баранины, снова пшено и поставил вариться. Это кушанье с удовольствием ела и Валя

Быстро бежали дни за днями. Находясь в Уиле, Лева разработал анкету для ссыльных и заключенных, в которой ставились вопросы о вере каждого, о причинах репрессий, о перспективе дела Божия в России. Можно отметить и теперь, что эти анкеты окончательно показали, что верующие, евангельские христиане-баптисты твердо придерживались Евангелия, принимали и повиновались власти во всем и считали, что воздвигнутые гонения на них допущены Богом для очищения церкви. Все без исключения верующие на последний вопрос анкеты отвечали, что верят в необыкновенно великое будущее дела Божия в России.

Поднялись песчаные бураны. Да, действительно, без очков, защищающих от пыли, невозможно было выходить из дома. Каждый вечер Коля и Лева ходили купаться на Уил. Там, лежа на песке под лучами заходящего солнца они строили планы на будущее.

- Вот, что я думаю, - говорил Лева. - Посещу ссыльных, соберу статистический материал о гонениях в России и представлю высшей власти, чтобы они увидели, что сектанты - не враги, а такие же честные трудовые люди, как и весь народ.

- Да, - говорил Коля. - был бы жив Ленин! Как он относился к верующим сектантам, вот я читал его книгу "Что делать" и другие. А возьми декрет, подписанный им. об освобождении по религиозным убеждениям от военной службы. Ведь он говорил: "С религией мы должны бороться идейно, и только идейно". При нем пользовались полной свободой, были и юношеские кружки и детские собрания...

- Да, Господь руководит сердцами их, - сказал Лева.

С помощью Вали и Коли Лева сделал несколько диаграмм о самарской христианской молодежи, по которым четко можно было определить их возраст, образование, занятие, годы уверования и т.д., а также процент ссыльных, гонимых за них. Из этих диаграмм было видно, что верующая молодежь - это не представители каких-то "буржуев", а рабочие, крестьяне, служащие, которые, проповедуя имя Христа, преследуются за это. Лева с помощью Вали написал также статью о христианском воспитании детей в данных условиях.

Незаметно летели часы, и они так счастливы были во взаимном общении, что не заметили, как пробежали две недели.

Глава 20. Просили и получили

"Все возможно Богу".

Марк. 10:27

Лева стал собираться в путь. Оказалось, что выехать из Уила гораздо труднее, чем добраться до него. Имелся ряд трудностей: если идти пешком, можно легко заблудиться, дороги расходились веером во все стороны, можно попасть и на Ак-Булак, и на Джурум, и на Актюбинск, или совсем сбиться в сторону. И никто из местных жителей, узнав о том, что Лева добирался сюда пешком, не советовал ему возвращаться этим же путем.

Вторая трудность - это питание. Друзья могли снабдить его провизией на день, на два - не более: они сами нуждались. Что делать? Как быть? И Коля, и Валя советовали ему остаться с ними.

- Глядишь, устроитесь на какую-нибудь работу, и так поживем. Нет, - отвечал Лева. - Меня ждут еще многие и многие места тюрем и ссылок. Я должен идти дальше.

- Ну, подумай, - говорила Валя. - Господь закрыл путь. Как ты выберешься?

- Он закрыл, Он и откроет, - твердо отвечал Лева. - Просите, и дано будем вам.

Молились, думали, ломали головы и в конце концов решили, что единственный выход - это обратиться в ОГПУ с просьбой, чтобы его вывезли. Дело в том, что у органов ОГПУ имелся транспорт - лошади, на которых возили почту и привозили ссыльных. Рано утром, помолившись, сопровождаемый добрыми пожеланиями Вали, Лева отправился в ОГПУ.

Когда он постучал и открыл дверь, с койки вскочил заспанный дежурный и, схватившись за наган, закричал: "Чего надо?"

Лева просто сказал, что приехал навестить родных и теперь просит разрешения на попутных лошадях выехать обратно.

- Ваши документы! - потребовал дежурный. Лева подал паспорт, справку с последнего места работы.

- Это оставьте, у меня, - сказал дежурный, записав его еще на отдельном листке. - Завтра придете за результатом.

- Можно идти?

- Идите.

Когда Лева, вернувшись, рассказал Вале, она очень забеспокоилась:

- Вот как бы они не начали чего, да схватят тебя! Чуяло мое сердце, не надо было к ним обращаться, оставайся, живи с нами.

Пришедший вечером Коля покачал головой:

- Ну-ну! Одним словом, в пасть ко льву!

- Лев льва не обидит, - улыбнулся Лева. - Глядишь, завтра и уеду.

- Только зачем же они паспорт-то взяли?

- Паспорт-то чистый, и я чист перед Богом и перед ними, так что все будет хорошо.

С тревогой в сердце они обратились к Небесному Отцу, прося, чтобы все послужило ко благу и чтобы, если возможно, Леве благополучно выехать.

На следующий день Лева был опять перед тем же дежурным.

- На, возьми паспорт и справки, - сказал тот. - Докладывал начальству. Как добрался, так и выбирайся. Нечего нам развозить праздно шатающихся.

Лева взял документы и поспешно побежал к Вале, которая ждала его с нетерпением.

- Ну, вот, - сказала она, покашливая, - видно, твоя судьба жить с нами.

- Нет, нет, - говорил Лева. - Для Господа нет ничего невозможного, и Он выведет меня.

На другой день рано утром Лева бродил по пустынным улицам Уила, внутренне молясь, чтобы Господь его вывел. Как-то незаметно оказался на окраине города. Вдруг он увидел идущего ему навстречу казаха, очень хорошо одетого, не похожего на здешних. В белой войлочной шляпе, в белом новом халате, он производил очень хорошее впечатление своим приветливым выражением лица.

- Вы, кажется, нездешний? - спросил его Лева, когда тот поравнялся с ним.

- Да, - ответил казах, - я курсант Эмба-Нефть. Едем на машине с Каспия.

- Куда едете?

- Едем в родные места, отдыхать, по направлению на Джурум.

- А где ваша машина?

- А вон там, за бугром.

- А ваш шофер не возьмет меня до Джурума?

- Поговори, может и возьмет.

Лева бегом бросился к бугру, за которым стояла автомашина. Шофер охотно согласился взять его. Через полчаса машина отправится. Лева побежал к Вале.

- Вот, видишь, Господь устроил невозможное, и как удачно!

- По вере твоей да будет тебе! - сказала она, грустно смотря на него. - Доколе жива, буду молиться о тебе. Встретимся теперь уже там, на небесах. Да воздаст тебе Бог, что ты посетил нас, это не забудется и в вечности. Попросив благословения Божия на путь, Лева поспешно стал одеваться. Перекинул через плечо флягу с водой, через другое - полевую сумку и скатку из пальто, повесил за спину вещевой мешок. Починенные штаны с заплатками выглядели довольно прилично. Валя, собрав все силы, вышла из дому проводить его. Хотя тело ее было, как мощи, но дух был полон бодрости.

- Здоровья желаю, - сказал Лева. Валя наклонила голову и сказала:

Если внешний человек тлеет, то внутренний со дня на день обновляется.

- С Господом, дорогой брат! - были ее последние слова.

Вот он уже в кузове, среди казахов - курсантов Эмба-Нефть. Зашумел мотор, дрогнула машина и понеслась. Ветер свистел в лицо, машина набирала скорость. А душа у Левы пела. Эта быстрая езда вдохновляла его. Наконец, песнь, звучавшая внутри, переполнила его, и он запел:

PoetryНа крыльях могучих орлиных,
Над морем житейским несусь,
Несут меня мощные крылья,
Я к вечности сердцем стремлюсь.

Тот путь, который Лева проходил томительными днями, идя в Уил, теперь они проехали за несколько часов. Наконец, среди пустыни показались кибитки кочующих казахов. Машина круто повернула по направлению к ним. Курсанты оживились: здесь были их родные. Навстречу подъезжающей машины высыпали все жители кочующего села. Тут были и старики, и маленькие, голые дети. Мигом соскочили казахи с машины, бросились обнимать родных, раздались радостные крики приветствий. Близкие приветствовали друг друга не поцелуями, а терлись носами друг о друга. Лева с интересом наблюдал этот обычай. Затем старик с длинной бородой предложил и Леве слезть с машины и зайти к ним в юрту. В огромной юрте все сели кружком, поджав ноги калачиком. Принесли кумыс и стали угощать. Усадили и Леву, и он вместе с ними пил кумыс. Приятный, кислый, холодный напиток действовал освежающе. Часть курсантов приехали домой, к родным, и оставались здесь.

- Мы уже дома! - сказал казах, которого Лева встретил первым в Уиле. - Как хорошо! Отец, мать, сестры, дома очень хорошо.

Лева слушал и думал:

- А мне уже не видать такой встречи! Я оставил все, отрекся от родных, от матери и уже не мечтаю вернуться в тот дом, где родился. Дом мой там! Там, у источника спасения, будут меня встречать! Но тут же он вспомнил слова Спасителя: "Нет никого, кто оставил бы дом или братьев, или сестер, или мать, или жену, или детей, или земли - ради Меня и Евангелия, и не получил бы ныне во время сие, среди гонений, во сто крат более домов и братьев, и сестер и отцов и матерей и детей и земель, а в веке грядущем и жизни вечной" (Марк 16:29-30). И грядущее полностью подтвердило в его жизни эту истину.

Они ехали дальше. К вечеру, когда уже стемнело и стали светить звезды, показались и огни железнодорожной станции и послышались паровозные гудки.

Расспрашивая в поселке, прилегающем к станции, о том, есть ли тут верующие, Лева вскоре подошел к избушке, в которой, как было слышно, живет брат.

Глава 21. Предательство

"... Предаст же брат брата..."

Мтф. 10:21

Хотя было поздно, но на стук Левы дверь тотчас же отворилась. В дверях стоял плотный высокий мужчина.

- Мир вам! - сказал Лева.

- С миром принимаем! - ответил басом хозяин и попросил проходить в дом. Прошли темные сени, и он отворил перед Левой дверь в ярко освещенную комнату. Множество детворы сидело за столом, на который мать, высокая, полная женщина, ставила ужин.

И слова "с миром принимаем", и плакаты на стене с текстами, - все говорило о том, что Лева попал к брату. Поприветствовались.

- Ты что-то вроде военного, - сказал хозяин, рассматривая гостя.

- Да, добрый воин Иисуса Христа, - сказал Лева, снимая вещевой мешок и все свои доспехи.

- Откуда же Господь направил?

- Сейчас из Уила.

- Из Уила? - изумился хозяин. - Далекий путь! Лева кратко рассказал о себе.

- Ну и рисковый же вы человек! - сказал брат, усаживая гостя за стол. - Разве можно...

Он не договорил, о чем думал, и предложил помолиться, предполагая, что гость сильно проголодался. Действительно, скрывать было нечего: у Левы аппетит был прекраснейший. Сестра поставила на стол горячие щи. Они были очень вкусные, и Лева, не стесняясь, как в родном доме, стал их есть.

- А у меня здесь домашняя церковь, - сказал хозяин. - Все дети поют, а жена хористка была.

- А что теперь? - спросил Лева.

- А теперь у нас все разрушено, ни молитвенного дома, ни хора.

После ужина спели семейным хором: "Мой дом и я служить хотим, Тебе, Господь, лишь одному, но дай мне силы самому, примером быть..."

Когда дети улеглись спать, Лева долго беседовал с братом.

- Я известен тут как сын старика; ведь мой отец - пресвитер здешний общины Иванов. Он не раз бывал у вас, в Самаре, бывал и в вашем доме, рассказывал про вашего папашу. Ведь у нас здесь такая община была: и молокане здесь были, и трясуны начинались. Но главное дело Божие было среди нашей общины. Сколько радости было, какие съезды, пение! А теперь... камня на камне не осталось. Многих арестовали. Отец мой уехал, и остался я один, как сын старика. И моей души ищут...

- Как же это так все получилось? - спросил Лева. - Ведь не могут же так, без всякого, закрывать, арестовывать. Откуда же Иуды взялись?

- Да, гостеприимством мы обладали широким. Бывало, кто ни придет, всех привекали. Были всякие люди. Вот, например, приехал один, сидит на собрании. Спрашиваем: "Брат?" - отвечает "Брат"... "Из проповедующих?" - Говорит: "Из проповедующих". Ну, пошептались между собой, решили дать ему слово. Уж так он сказал, так сказал, всех растрогал, у всех на глазах слезы... Вот мы и обрадовались: "Вот брат приехал, так брат". А он обобрал верующих и исчез. Слышим дальше, он у молокан. Те спрашивают на собрании:

"Брат?" - он говорит: "Брат". Ну, говорят ему, спой псалом. А он так запел, так запел псалмы! Молокане говорят: "Вот уж брат приехал, так брат!" А он и их обобрал и скрылся. Слышим, попал к трясунам, как начали молиться, он как крикнет: "Дай дух! Дай дух!" Да притопнет, да заговорил на языках, трясуны говорят: "Вот брат, так брат!...", а он оказался обманщик.

- Так он и навредил вам? Общину закрыли? - спросил Лева.

- Нет, не совсем он.

- Да кто же?

- А вот, у Христа было много учеников, а самые близкие, неразлучные - двенадцать, и один среди них оказался... Иуда. Так и тут...

- Да кто же? - снова спросил Лева.

- Ваш, ваш, с Волги. Самый лучший друг, благовестник большой, поэт. С какой любовью мы принимали его, как одаривали...Вот он и погубил братьев.

- Уж не Филадельфийский ли? - с ужасом спросил Лева, широко открыв глаза.

- Он самый, благовестник всесоюзный. Он у нас здесь жил перед арестом братьев, и ничего плохого не было, ни слова. Не знаю: или его заставили написать на братьев, или из-за денег, только видел я, и его захватили, а он тут же им какую-то бумажечку показал, и его сразу освободили. И уехал. А у нас и дом молитвенный отобрали, и много сирот, вдов оставили...

- Да, понимаю, - сказал Лева. - Все это началось с малого. Раньше хороший брат был, потом полюбил роскошь. Бывало, на собрание в пролетке подъезжает... Костюмы за костюмами... А потом слышно было, в Сибири не святая жизнь у него была. Не было сил при искушении, вот и превратился в Иуду.

- Так, так, - сказал, брат. - "Кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет ее ради Меня и Евангелия, тот сбережет ее". Надеюсь, тебя, Лева не смутило то, что ты узнал о земляке?

- Нисколько! Только очень, очень жаль его. Ведь такой труженик был! А теперь, как соляной столб, - предупреждение для нас. Избави нас Бог искать уюта, роскоши в жизни... Это путь погибели.

Они преклонили колени и умоляли Бога дать им силы быть твердыми и верными до конца. Молились о многих ссыльных, заключенных, и о тех, кто, как Петр, отреклись от Него.

Леве долго не спалось. Ему было больно. Но что же сделаешь, если этот предатель был внутри гнилой. Поэтому и убран был из Церкви Божией.

Глава 22. Духовный семафор

"Стоя на башне, наблюдаю, что скажет Он мне".

Лев. 2:1

Утром Лева проснулся свежий, бодрый. Брат уже ушел на работу. Сестра пригласила гостя к столу. Когда он ел, она говорила:

- Я все думаю о вас, брат, какой вы на себя тяжелый крест взяли. Ведь вас непременно в конце концов арестуют.

- Я не хочу сказать, сестра, что тяжелый, - сказал Лева. - Ведь Господь дает силы и с Ним все не так трудно. Я вот думаю про вас: сколько у вас детей, вот их родить, воспитать, накормить - вот это крест.

- Конечно, - улыбнулась сестра, - нелегко. Но дети - моя жизнь. Не будь их, было бы пусто. Ох, хорошие они у меня! Только вот старший - непослушный немного. Но отец умеет с ним разговаривать.

- Да, ваш крест, - сказал Лева, - как раз по вас. А мой, видимо, по мне. Нам нужно только благодарить Господа, что Он каждому дает то, что нужно.

Он поблагодарил сестру за хлеб и молоко, которыми она его угостила и собрался на станцию.

Целый день Лева простоял за билетом. Народу было много. На станции, как говорится, яблоку некуда было упасть. Поезда шли переполненные. Массы крестьян хлынули в Среднюю Азию.

- Господи! Пошли мне билет! Ведь мне нужно ехать! - говорил в душе Лева. Но билета не было. Вечером он опять вернулся к брату.

- Да, - сказал тот. - Сейчас уехать очень трудно. Многие едут в Среднюю Азию. Поезда забиты, В Россию куда легче уехать, билетов сколько хочешь.

На следующий день Лева снова был на станции. Но, увы, не было никакой надежды получить билет. Стояли огромные очереди уже' много дней.

К вечеру Лева пошел на гору, которая виднелась вблизи Джурума, одиноко возвышаясь над равниной. Всякий, кто проезжает мимо станции Джурум, и сейчас может видеть вблизи поселка эту одиноко возвышающуюся гору-холм. На нее взошел Лева, и перед ним раскрылись широкие горизонты далеких степей и маленькие села. Дужрум с колеей железной дороги, лежащей как на ладони. Там он стал размышлять. Он как бы видел перед собой пройденный путь.

Небольшое начало и дальнейшее, которое уходило в неизвестную даль, как уходила далеко-далеко эта виднеющаяся железная дорога. Один конец ее шел в направлении Средней Азии, другой - в Россию. Теперь семафор в Среднюю Азию был как бы закрыт, думал Лева, -- билета не достать, может быть, неделями; семафор на Россию словно открыт: бери билет и поезжай. Тут ведь совсем не так далеко: через Актюбинск, Оренбург, Бузулук и родной город. А там друзья, родные, мать, брат, сестра. Но возвращаться к ним назад Леве даже в голову не приходило. Он отлично знал, что взявшийся за плуг и озирающийся назад не благонадежен для Царствия Божия.

Опустившись на колени на вершине горы; Лева начал молиться Тому, Кто послал его посещать заключенных:

- Господи! Тебе ничего не трудно. Для Тебя нет невозможного, так почему Ты не даешь билет? Что Ты хочешь от меня?

Он больше не говорил, а как бы ожидал ответа, оставаясь на коленях, прислушивался к своему сердцу.

- А что, может быть, здесь вблизи есть ссыльные, которых ты мелькнуло в сознании.

Он встал, поспешно сошел с горы и направился в дому брата. Тот как раз умывался, придя с работы.

- Ну, как с билетом? - спросил он Леву.

- Никакого результата, - сказал Лева, улыбнувшись. - Здесь вблизи ссыльные есть?

- Есть. Я совсем забыл тебе сказать. В городе Темире. Это будет километров тридцать от железной дороги, - старушка -благовестница Курского отдела евангельских христиан.

-Так вот, - сказал Лева, радостно улыбаясь, я потому и билет не достал, что сейчас же отправляюсь в Темир.

- Да уж, поздновато, пожалуй, - сказал брат, смотря в окно. - Наш сосед собирается на подводе ехать в Темир. Пойду ка, узнаю.

Через несколько минут он вернулся и сообщил, что лошадь уже запряжена и сосед согласился подвезти Леву. Они горячо поблагодарили Господа, что Он все так дивно устраивает, и Лева двинулся в путь.

Глава 23. Старушка изгнании (Темир)

"Кто Мне служит, Мне да последует".

Иоан.12:26

Дни были летние, длинные, и Лева с соседом брата основной путь проехали засветло. Путь был однообразный: выжженная солнцем степь, овраги, маленькие холмы. Дорогой разговорились:

- Ты, молодой человек, к кому в Темир - то?

- К сестре, - ответил Лева.

- А я смотрю на тебя: уж ты не ихней ли веры, как мой сосед?

- Ихней, - отвечал Лева.

- Ну, что же, вера неплохая. Бывал я на ваших собраниях. И сам чуть не уверовал. Но только эта вера не для нашего времени,

- Почему не для нашего? - спросил Лева. - Хорошая вера всегда хороша.

- Так-то, оно так, - заметил возница, погоняя лошадь, - но только этих верующих не любят сейчас крепко. Чуть что - сразу гонят. Вот сколько тут было вашей веры бедных мужиков, так всех объявили кулацкими подпевалами и отправили... А они испокон веку - самые трудовые батраки.

- Господь испытывает людей, - сказал Лева, - и все может быть ко благу.

- Это по-вашему вроде: "Господь терпел и нам велел?" Но я с этим не согласен. Лучше подальше от всяких молельных домов, лишь бы тебя не трогали...

- Мы стараемся идти по пути Христа, - сказал Лева.

- А я тебе скажу, молодой человек: к добру этот путь не приведет, только погубишь себя. Теперича живи не как Бог велит, а как люди приказывают. И будет тебе хорошо. Говорят: "Нет Бога", и ты говори: "Нет!" А там в душе - верь.

- А вы-то зачем в Темир едете? - спросил Лева.

- Вот везу тут кое-что продать там. Одним словом, деньгу зашибаю. Деньги-то - это самое важное в жизни. Понимаешь?

- Нет, не понимаю, - нахмурился Лева. Ему вдруг вспомнился рассказ Максима Горького "Челкаш", где художник слова развернул напоказ эгоистическую душу мужика, способного ради денег на все. Похожий ехал теперь и с ним. И таких много. У них нет ни руля, ни ветрил. Они верят в то, что повыгоднее. Плывут по течению, как мертвая рыба.

Лева стало грустно. Таких много... есть они и в братстве. Из них вербуются Иуды. Но как сделать, чтобы таких людей стало меньше? Как? Он не знал.

Стемнело. Дело было к полночи, когда они подъехали к окраине города, где лишь в некоторых местах мерцали огни. Распростившись с мужиком и поблагодарив его, Лева стал искать улицу. Это не сразу удалось. Наконец, он нашел ее. Пошел в дом, в котором, по всей вероятности, проживала ссыльная.

Избушка было во дворе. В окне горел свет. Лева постучал.

- Войдите! - послышался старческий голос. Он вошел, и то, что увидел, навсегда врезалось в его память.

Это была небольшая чисто выбеленная комната. Перед окном стоял стол, за которым сидела седая старушка. Она что-то писала на больших листах бумаги. Освещенные керосиновой лампой перед ней лежали на столе две открытые книги. Лева сразу сообразил: Библия и "Симфония". Слева на стене висела простая картина. На ней была нарисована голова Христа в терновом венке, а ниже - крупным четким шрифтом текст: "Кто Мне служит, Мне да последует".

- Мир вам! - сказал Лева,

Старушка с недоумением посмотрела на него. Видимо его вид, напоминающий военного, не совсем соответствовал словам: "Мир вам".

- С миром принимаем, - сказала она, вопросительно уставившись на него.

- Я брат ваш, пришел посетить вас, - сказал, улыбаясь, Лева.

- О, как приятно! - воскликнула старушка. - Слава Богу, наконец-то! Я здесь уже больше года и никто не посетил меня.

- Садитесь, раздевайтесь! - засуетилась она. - Так вас, значит, курские братья направили, вы из Курска?

- Нет, не из Курска, - сказал Лева, снимая свои доспехи.

- Так вы из Ленинграда, от Союза евангельских христиан?

- Нет, - ответил Лева.

- Так, может быть, из Москвы?

- И не из Москвы. Я послан Богом. Он побудил мое сердце исполнить слова Христа: "Был в темнице, и посетили Меня".

- Как это дивно! - сказала старушка и опустилась на колени. И она, и Лева со слезами на глазах благодарили Бога за эту встречу и просили, чтобы Он сам был среди них.

После молитвы старушка сказала:

- А к какой общине евангельских христиан вы принадлежите?

- Ни к какой, - ответил Лева. - Я - баптист.

- Баптист? - протянула старушка. - А вы знаете, я работница Союза евангельских христиан.

- Знаю, знаю, дорогая сестра! - сказал Лева, с искренней любовью глядя на нее. - Ведь мы дети одного Отца. И если были ссоры между нашими братствами, теперь, в горниле испытаний, Господь переплавляет все.

- Да, да! - воскликнула старушка. - Я так счастлива, что вы ко мне пришли. Я долго думала, почему в России два братства, и пришла к выводу, что это план Божий. Чтоб две руки шире, больше сделали для Господа. А теперь пришло время, и мы должны слиться в одно.

Они провели в беседе почти всю ночь. Старушка рассказала, как она отдала свою жизнь Господу и теперь живет только Им.

- И знаете, брат, - говорила она, - хотя я здесь совсем одна, но я много тружусь. Я исследую Слово Божие, и предо мною открывается бездна богатства Его. Я пишу на определенные темы и направляю в общины Курской области. Эти статьи там читают, передают другим.

Она показала копии имеющихся у нее работ: "О святости", "О тайне Христовой". Одну из них подарила Леве. На его вопрос при заполнении анкеты, как она смотрит на будущность дела Божия в России, старушка воскликнула:

- Великое, необыкновенное! - и глаза ее засияли, - не знаю, доживу ли я до того времени, когда Евангелие будет проповедоваться везде и всюду, но я теперь готовлюсь к участию в этом. Я знаю твердо - это будет. И теперь зима, время подготовки к большой работе.

Лева радовался. Разве, не чудо, что где бы он ни спрашивал гонимых, все были они убеждены и верили в великое грядущее России?! Да, не напрасно вселял Бог эту твердую уверенность во многие, многие сердца. Великое утро любви и мира среди народа нашей страны - впереди.

Уже светало, когда старушка уговорила Леву отдохнуть, так как на следующее утро он собирался назад. Она предложила прилечь на ее постель, но он категорически отказался, сказав, что привык спать только на твердом, и после молитвы, расстелив свое одеяло, быстро уснул.

Было совсем светло, когда она разбудила его, приглашая подкрепиться горячим чаем.

- Как жаль, что вы так быстро покидаете меня! - говорила старушка. - Вы не были и суток.

- Но эти краткие часы, - сказал Лева, - незабвенны. У Господа ведь и один день, как тысяча лет. И я за эти краткие часы получил от вас очень многое. Ваша вера и надежда особенно дороги.

Обратную дорогу он проделал пешком. Было легко идти, пока солнце не сильно пекло. Но когда настал полдень и оно висело над головой, двигаться становилось все труднее и труднее. Однако путь уже кончался, слышался паровозный гудок, и он бодрым вошел в Джурум.

- Как теперь будет с билетом? - подумал он, подходя к дому брата. - Теоретически семафор должен быть открыт теперь и на Среднюю Азию.

Встретивший брат радостно приветствовал его и сказал, что есть надежда купить билет.

В этот же вечер билет был куплен, и Лева, горячо простившись с дорогой семьей, так радушно принявшей его, опять поехал в жаркий Ташкент.

Глава 24. Суды Божий

"Неужели думаешь ты, человек, что избежишь суда Божия?"

Рим. 2:3

В вагоне было набито битком. Ехали крестьяне с мешками, с сундучками. Все они лавиной устремились в Ташкент. Это были те, которые боялись устройства новой жизни - коллективизации, или же кулаки, убегавшие от принудительного выселения. Все они страшно курили, плевались, ругались, рассказывали разные смешные истории, но больше толковали о том, как заживут они в Ташкенте, сытно и привольно.

Несмотря на то, что окна были открыты, воздух был пропитан табаком, махорочным дымом. От него у Левы заболела голова, а от всех разговоров, в которых сытая еда и богатая жизнь занимали первое место, щемило тоскою сердце. Ведь это были люди. Люди, созданные по образу и подобию Божию и совершенно забывшие о Боге. Они не имели Бога ни в сердце, ни в уме, хотя спроси их, и каждый скажет, что он - православный христианин. Но эта была тьма, не имеющая никакого понятия о христианстве. Лева слышал, что они произносили имя Бога лишь как клятву "ей-богу", чтобы убедить собеседника в справедливости своих слов.

Пугливо озираясь кругом, седой старик с пожелтевшими от махорки усами, сердито сверкая глазами, говорил соседу, мужику с длинной серной бородой:

- А сколько v меня лошадей, коров-то было! А хлеба-то в амбаре!... А теперь вот пролетарием стал...

- Ничего, - отвечал ему мужик с черной бородой. - В Ташкенте, говорят, сарты просты, из них деньгу можно выколотить - заживем.

- А ты, паренек, что в Ташкент едешь? - обратился он к Леве. - аль сын богатея, тоже счастье ищешь?

- Я не сын богатея, мой папа - старый фельдшер, а счастье я уже нашел.

- Не видать, что нашел, - усмехнулся старик с усами. - По одежде да по хлебу с огурцами видно, что нужду терпишь.

- Счастье не в одежде, и не хлебом одним будет жив человек, - сказал Лева.

- А ты, видать, божественный, что ли? - спросил он.

- Нет, я просто человек, только верующий.

- А специальность какая?

- Садовник.

- Это хорошо. В ташкентских землях сады большие, подработать можно хорошо.

- Я не ищу возможности хорошо подработать, - сказал, улыбаясь, Лева.

- Так зачем же ты едешь, как не за длинным рублем, в Ташкент?

Лева видел, что эти люди не поймут его, и то драгоценное, чем он жил, совершенно чуждо им. Он хотел прекратить разговор с ними, но все-таки не выдержал и сказал:

- Я последователь учения Христа, счастье в том, чтобы нести его окружающим. Отдать ближнему, что имеешь, послужить нуждающемуся, - вот хорошо.

Мужики захохотали.

- Ну, так не пойдет, - сказал мужик с длинной черной бородой. - Я вот мельницу построил, а как? Все деньги копил, с другим все больше хотел получить и старался никому ничего не дать, вот и зажил припеваючи, и в уважении был, - сказал он, поглаживая бороду. Всякий кланялся: "Иван Павлыч, Иван Павлыч..." Бывало иду, шапки снимали предо мной, а самогонка рекой лилась...

Лева слушал и думал: "Велики суды Божий. Жили эти люди, с других каждую крошку обирали и теперь еще не поймут, что так жить нельзя".

- Да, - сказал мужик. - Бог-то Бог, а сам-то не будь плох. В Писании сказано одно, а ты изворачивайся. Вот попы-то тоже жили припеваючи.

- Да, и вот пришел суд Божий, - твердо сказал Лева, нахмурившись. - И беда в том, что вы не каетесь, не молитесь Богу. Если не покаетесь - все погибнете.

- Рано тебе учить нас, - резко сказал старик с прокуренными усами. - Молокосос, материнское молоко на губах не обсохло...

Поезд остановился на станции Кзыл-Орда. Сотни пассажиров высыпали из вагонов и смешались с пестрой толпой местных жителей. Шла бойкая торговля дынями, арбузами. Лева ничего не покупал. Ему казалось преступлением купить и съесть арбуз, когда там столько узников несут лишения и часто не имеют даже хлеба. Он смотрел на весь этот люд, слышал их возгласы, крики, перебранки, и ему становилось больно за них: их ждет погибель.

Оно так в основном и получилось. Те тысячи крестьян, которые хлынули в Среднюю Азию в разгаре жаркого лета, в большинстве своем заболели: одни дизентерией, другие малярией, и сколько их легко костями там, - знает Бог да мать - сыра земля.

Глава 25. Женатые

"Я женился и потому не могу придти".

Лук. 14:20

В Ташкенте Лева увидел братьев. Он не пошел к Крыжановскому - председателю братского союза, но отправился к простым братьям. Некоторых он знал по берегам Волги. И когда он рассказывал о жизни ссыльных, о пыльном знойном Уиле, где умирала Валя Алексеева, многие брали у него адреса, обещая помочь в нужде и горе изгнанникам.

Его пригласил к себе в гости отдохнуть Петр Ананьевич, токарь из Самары. Он давно уже жил в Ташкенте, и домик его был окружен чудесным фруктовым садом,

Рано утром, сидя в тени разросшихся деревьев у тихо текущего арыка, они оживленно беседовали. Петр Ананьевич рассказывал про свою раннюю юность и стремления. Это было прямой, открытый человек, который, уверовав во Христа, бесстрашно исповедовал Его учение во всем. В первые годы революции он со своими юными друзьями открыто, на площадях и улицах, устраивал митинги, посвященные теме спасения души от греха. Лева с восхищением слушал его.

- Ну, а теперь? Теперь как вы трудитесь? - спросил он его.

- Теперь не то, - вздохнул Петр Ананьевич. - Пою в хоре, иногда участвую в слове на собраниях, но все что-то не то. Теперь семья, жена, сын, нужно им уделять внимание. Но, в общем, жду, жду лучшего времени, когда можно будет широко возвещать о Христе. (Лучшего времени он не дождался. В 1937 году был взят органами Ежова, и исчез бесследно. Погиб без вины.)

Петр Ананьевич предлагал Леве пожить у него, отдохнуть, поправиться.

- Ты уж очень похудел в этом Уиле, а впереди у тебя еще более трудная дорога.

Но отдохнуть Лева отказался. Посетив в окрестностях Ташкента ссыльных, он стал собираться в дальнейший путь. Масса репрессированных была в Сибири.

Помолясь Богу какое-то время и при этом соблюдая пост, Лева решил направиться туда по Турксибу через Алма-Ату. Он пошел на станцию узнать насчет билета. Но, увы, билет достать было невозможно. Стояли огромные очереди. Многие, поняв, что климат Ташкента не для них, спешили уехать в Алма-Ату, где, как слышно было, жилось "привольно". Да и не так там жарко. С личными деньгами у Левы также было не совсем хорошо. Нужно было получить какую-нибудь работу. То, что давали верующие, он не считал своим, и все берег для ссыльных и заключенных. И он решил завербоваться.

Вербовали как раз молодежь для сбора урожая в садах Алма-Аты. Лева предъявил свои документы садовника, и его приняли. Вербовщик сам заботился о билетах, об отправке, а Леве вместе с другими завербованными, веселыми ребятами и девчатами, нужно было прийти на вокзал за час до отправления поезда. Багаж Левы немного увеличился. Ему удалось приобрести несколько пачек хорошей бумаги, больших блокнотов, что необходимо было для издания журнала "Вестник изгнанника".

На вокзал его провожал брат Лыщиков. Это был сапожник, с юности уверовавший во Христа. У него была интересная история жизни с полной отдачей себя делу евангелизации Поволжья. Как-то на большом собрании верующих в Самаре приехавший благовестник предлагал каждому пожертвовать то, что у него есть с собой самого дорогого. Между собравшимися проносили тарелку, на которую те клали для дела Божия деньги, золотые кольца, часы и т.д. У Лыщекова ничего с собою не было, ни рубля. Он написал записочку и положил на тарелку: "Жертвую собою целиком на один год для Господа".

Когда называли собранную сумму и вещи, то зачитали его записку и сказали: "И это Господь принимает".

Лыщиков пошел по деревням и селам Волги, он сапожничал и проповедывал о Христе. Он так думал прожить год, но когда уже глубоко увидел тьму народную и жажду слышания Слова Божия, то отдался полностью делу благовестия.

Теперь на вокзале, провожая Леву, он как всегда спокойный, тихий, с радостью смотрел на Леву и говорил, что путь, на который встал Лева, самый лучший, но и самый опасный.

- Почему же вы не решились идти этим путем? - спросил Лева.

- Да вот, женился.

- Но у вас детей-то нет?

- Это так, - сказал задумчиво Лыщиков, но обязанности есть перед женой, она у меня слабая да хворая.

С грустью смотрел Лева на брата. Ему вспомнились слова Павла: "Неженатый заботиться о Господнем, как угодить Господу, а женатый заботится о мирском, как угодить жене".

Но в тоже время пред ним в душе зажглись слова Христа: "Кто оставит ради Меня и Евангелия..."

Прощаясь, Лыщиков протянул что-то Леве:

- Это брат, тебе немного на дорогу, на арбузы. Купи арбузы, они дешевые.

Лева взял деньги, но арбуз не купил. Он все копил для заключенных и ссыльных. Сидя в вагоне, он думал о них.