Ю.С. Грачев В Иродовой бездне часть2

Часть 2. ВОСЕМНАДЦАТЬ ЛЕТ. 1929- 1930

"Отче, прославь имя Твое".

Иоан. 12:28

Глава 1. Накануне совершеннолетия (Катта-Курган)

"Это для того, чтобы на нем явились дела Божий".

Иоан. 9:3

- Больной, я вам говорила и еще раз повторяю: вставатаь с постели вам нельзя. Вы должны лежать и только лежать.

- Почему, доктор? Я уже чувствую себя гораздо лучше, - сказал Лева. - Мне уже лучше. Я так давно лежу...

- Поймите, молодой человек, болезнь дала осложнения на сердце. Вот вы только приподнимаетесь с постели, а сердце уже скачет. Если будете выполнять все наши предписания, то мы вас выпишем здоровым. А пока нужно лежать. Ваше здоровье в опасности.

Доктор ушла. Лева лежал в отдельной палате, изолированной от других больных.

В окна была вставлена решетка, сквозь нее виден небольшой садик, высокая каменная белая стена, небо... И все. Он был инфекционный больной, к которому никого не пускали; от него не принимали никаких писем, нельзя было передать даже самую маленькую записочку. Считалось, что через бумагу от больного можно заразиться.

Он лежал целыми днями и думал, думал. Мысли текли одна за другой непрерывно. Перед ним проходили картины детства, жизнь в родной семье и недавний неожиданный отъезд. Первый раз в жизни он уехал в Узбекистан, где все было иное, странное и непонятное. Он ни разу не плакал, ему даже не было грустно, несмотря на то, что он был неделями совершенно один в этой маленькой белой палате на чужбине. Казалось, никаких перспектив не будет. Однако он не унывал и чувствовал, что Тот, Которого он любил больше своей жизни, не оставил и не покинул его. В тот момент, когда он больной, разбитый, в глухую полночь сошел с поезда на маленькой станциии, вошел в прокуренный, грязный вокзал, где, коптя, слабо горела керосиновая лампа, и сел на свою корзинку с вещами, он ясно увидел, что он приехал сюда не один. Болела, шумела голова, очень трудно было глотать, мелькали странные фигуры в халатах и белых чалмах. Он был не один! Его лучший Друг был рядом, он ощущал дыхание любви Его, и на душе его было так хорошо и спокойно. Если бы кто в этот момент спросил бы его: "Счастливы ли вы?", он мог бы без колебания ответить: "Да, счастлив, больше всех живущих!"

- Больной, вот вам бульон и хлеб, кушайте! - сказала няня, пожилая женщина, ставя на табуретку перед кроватью тарелку супа.

- Спасибо, - ответил он. Няня вышла, он повернулся, взял ложку и тихо прошептал: "Благодарю Тебя, Отец, что Ты посылаешь мне пищу. Аминь". Он съел несколько ложек бульона.

- Больной, вы опять ничего не едите, я буду жаловаться доктору. Я вам еще кисельку принесла, давайте я сама покормлю.

- Не хочется что-то.

- Да ты не расстраивайся, - успокаивала няня, приветливо смотря на больного. - Это ты с тоски по дому есть-то не хочешь. Жаль мне тебя, посидеть бы около тебя надо, да некогда. Там у нас сколько больных-то, и все - маленькие.

- Идите, я сам съем кисель, я не тоскую, просто нет аппетита. Кисель был кисло-сладкий, и Лева съел его.

Он просил сестру принести книгу почитать.

- Нет, больной, - улыбаясь, отвечала веселая краснощекая сестра. - Ты инфекционный, и после тебя книги можно только сжигать.

- Хоть бы что-нибудь...

- Ничего, ничего нельзя!

В этот день после обеда он задремал. Ему снился родной дом. Они с отцом в саду корчевали яблоню. Нужно было удалить с корнем старое дерево, чтобы на этом месте посадить новое. Отец перерубил большой корень, потом принесли длинную вагу и положили под самый корень, чтобы удалить его, но тут мать позвала их обедать. А в саду столько яблок: боровинка, хорошавка... Но вот будто ветка хлестнула по голове. Лева проснулся. Не было отца, а болело ухо, ныло и дергало.

- Что это? - подумал он. - Видно осложнение на уши. А если останусь глухим? Почему так сложилась жизнь? Где теперь отец? Как бьется сейчас мать в нужде с четырьмя детьми? И за что? За что?

Глядя в окно, он стал молиться. И будто само небо отвечало ему: за что? За свет, за правду, за любовь... И снова как-то спокойно, радостно стало на душе. "Радуйтесь и веселитесь", - вспомнил он слова заветной книги и улыбнулся.

Вечерело. На небе загорелись первые звезды. Любил эти минуты Лева. Он с напряжением всматривался в небесную даль.

Вечером сестра сказала, что у него температура. Он пожаловался на боль в ушах.

- Ничего, - успокоила она. - Доктор завтра посмотрит.

- Доктор, у меня ухо болит, - сказал он при обходе на следующий день врачу.

- Вызвать специалиста! - распорядился лечащий врач.

И дежурная медсестра вскоре привела пожилого мужчину. Ой осмотрел ухо, покачал головой и назначил лечение. Вскоре приступившая к дежурству медсестра пришла с огромным бинтом и сделала Леве компресс на горло.

- У меня ухо болит, - сказал Лева, - а не горло.

- Ничего, - улыбнулась сестра. - Врач лучше знает. При вашей болезни горло особенно страдает. Температура колебалась, сердце давало перебои, аппетит стал хуже. Лева все больше слабел. К окну иногда приходил проведать его дядя. Напрягая голос, Лева диктовал ему письма для родных, утешал мать, друзей, молодежь.

Вскоре ему передали маленькую тоненькую книжечку - Евангелие от Марка. Он, не отрываясь, с наслаждением читал ее. Дорогое, давно знакомое и вечное Слово!

Иногда врач во время обхода с удивлением смотрела на него, спрашивая: "О чем Вы думаете, больной? У вас такой вид, будто Вы решаете мировые проблемы", Лева молчал, блаженно улыбаясь.

Он думал о жизни Христа, о первых проповедниках Евангелия, приходя к мысли, что и ему надлежит пройти школу испытаний.

Глава 2. Подарок свыше

"Эта болезнь не к смерти, а к славе Божией".

Иоан. 11:4

На днях ему должно было исполниться восемнадцать лет. Появился аппетит. Лежать, в постели не вставая становилось все труднее. Дядя к нему больше не приходил, его отправили куда-то в глушь узбекских кишлаков. Посещал его двоюродный брат Юрий. Он недавно прибыл в этот город и поступил на работу чертежником. Он уговаривал Леву поскорее выписываться.

- Теперь Вам стало лучше, - сказала врач во время обхода, - с сегодняшнего дня можете ходить.

Она приветливо улыбнулась больному, радуясь, что ей удалось спасти его от смерти и инвалидности. Лева тоже обрадовался, он сел на кровати и попытался встать и идти, но увы! Ходить он не мог! Он разучился ходить. Не мог ходить не потому, что кружилась голова, просто ноги не подчинялись ему, и он не мог делать шаги ,как это удается даже годовалому ребенку. Смущаясь, держась за стены, он начал учиться ходить. Через два-три дня он уже свободно передвигался по палате, силы прибавлялись с каждым днем. Радость возвращения к жизни наполняла его. Лева не беспокоился о том, где он будет жить, как питаться, где работать. Заботы свои он возложил на лучшего Друга, Который печется о нем. И врач, и медсестры, и няни привыкли к Леве, полюбили его и жалели.

- Где же ты будешь работать? - спрашивали они Леву.

- У меня есть хороший, верный Друг, Он все усмотрит, - отвечал, улыбаясь, Лева.

Настал день, когда его выписали. Он шел по улице бодрый, с интересом посматривал на узбекские постройки, дувалы, караваны верблюдов, несущих на себе тюки хлопка, узбеков, сидящих на осликах.

Глава 3. Внутренний рост

"Ему должно расти, а мне умаляться".

Иоан. 4:30

Зима узбекская - сырая, с дождями, грязью. Лишь временами подмораживало и выпадал снег. Лева поселился вместе с Юрием в большой комнате, снятой у узбеков. На работу устроиться было трудно. Масса безработных. Записался на биржу труда и каждый день ходил отмечаться, ожидая, не предложат ли работать садовником.

Но работы не было. Материально было трудно, однако ни уныния, ни отчаяния на душе не было. Питались в основном рисовым супом да традиционными узбекскими лепешками. Очень тяжело было с топливом. Комнату обогревала железная печка, но топить ее было нечем. Дрова продавались на вес и были очень дорогие. Сидеть в холоде было трудно, и Лева предложил Юрию изобрести какое ни будь отопление.

- Самое дешевое топливо - керосин, - сказал Юрий.

Братья недолго ломали голову и придумали. В аптекарском магазине купили стеклянную кружку Эсмарха с краном и резиновой трубкой. На примусе оттянули в виде конуса стеклянную трубку. В железную печку наложили кирпичей, в дверке пробили дырку, в нее вставили стеклянную трубку - получилась форсунка.

- Ну, теперь попробуем, - сказал Юрий. Лева налил в кружку Эсмарха керосин и чуть-чуть приоткрыл кран. Юрий поднес к печке горящие щепочки - к тонкой струе керосина, она вспыхнула. Скоро печка зашумела, раскалилась докрасна. Друзья ликовали, стало жарко, разделись.

- Вот теперь поживем! - потирая руки, сказал Юрий. Недостатком отопления было то, что помещение быстро остывало. А входившие в комнату гости всегда потягивали носом и спрашивали:

- Что у вас тут - жилище или керосиновая биржа?

Снег возле дома быстро покрывался черным налетом от сажи. Да и в носу у друзей бывало часто черно. Однако они не унывали. Благодарили Бога за все и, ложась спать, часто затевали жаркие споры.

- По-моему, - говорил Юрий, - совместить горячее служение Господу и семейную жизнь вполне возможно.

- Нет, - говорил Лева, не соглашаясь с Юрием, - Павел ясно сказал, что неженатый заботится о Господнем, как угодить Господу, а женатый заботится о том, как угодить жене.

- Так ты что же, Лева, дал обет не жениться?

- Никакого обета я не давал, - отвечал Лева. - И не видно из Писания, что на это нужно давать обет. Буду стремиться как можно дольше быть свободным, чтобы, подобно доброму воину, не связывать себя делами житейскими в угоду Небесному военачальнику.

Юрий все время убеждал, что можно жениться, иметь семью и быть настоящим христианином. Лева на примерах из жизни молодых пар старался доказать, сколько проблем имеют они. Если раньше они беспокоились о доме Господнем, то теперь весь интерес их сводится, в основном, к заботам о собственном доме.

Засыпали поздно. Утром, подкрепившись рисовой кашей или рисовым супом, расходились по разным местам. Юрий шел на работу, Лева - на биржу труда, где часами приходилось простаивать в ожидании. В это время Лева впервые осознал, что значит быть безработным. Потом он шел на квартиру, варил обед и изучал руководство по садоводству или чертил. Вечерами посещали верующих или ходили в молитвенный дом, на собрание. Верующих было немного, несколько семей. Небольшое собрание проходило на окраине, в холодной комнате с земляным полом. Юрий, любитель пения, старался организовать хор. Но голосов было мало, и у него ничего не получалось. Приближалось Рождество 1929 года.

- Ты тоже будешь непременно петь, - сказал Юрий Леве.

- Но у меня нет слуха, не умею, - ответил тот.

- Ну, ты понимаешь, нам нужен бас, чтобы рождественской ночью порадовать родных.

- Ну, хорошо. Я буду петь, - согласился, наконец, Лева, но только "Ночь перед Рождеством".

- Спасибо, - сказал Юрий и стал учить Леву петь басовую партию в псалме: "Иисус нам рожден, наш Спаситель, Спаситель, сильный Господь, наш Бог..."

Дело двигалось плохо.

- Какой ты бесталантный! - удивился Юрий. - И не поешь, и на инструментах не играешь...

- Уж какой есть, - смущенно заметил Лева. А про себя подумал: "Действительно, какой я бесталантный, на что я только годен в деле Его?"

Так или иначе, басовую партию он несколько усвоил, и когда рано утром на Рождество группа молодежи пошла возвещать о родившемся Христе, он изо всех сил подпевал низким голосом: "Хвалите и славьте, прославляйте!"

После даже старичок Прозоров сказал Юре:

- Откуда появился такой бас?

В дальнейшем с пением у Левы ничего так и не получилось. Он пел только для себя, не пытаясь больше участвовать в хоре.

Вскоре Юрий перевелся на новую работу в другой город. На квартиру к Леве попросились молодые верующие - муж и жена. Он пустил их, отгородив половину комнаты ширмой. Узнав, что коммунальному хозяйству города требуется садовник, подал заявление и через биржу труда устроился на работу.

Узбекская весна наступает рано, и, как только зазеленеет трава, закипает работа по пересаживанию деревьев на улицах города, в городском парке вблизи вокзала, около хлопкового завода. Леве выделили рабочих, кроме того, он, выступая на комсомольских собраниях различных организаций и предприятий, призывал молодежь принять участие в озеленении города. Устраивались субботники, воскресники, на которых узбекская и русская молодежь с пением народных песен сажала деревья.

Все теплее грело солнце, весело и радостно было Леве озеленять город. На месте большого пустыря красивыми квадратиками, треугольниками, кругами клумб и посадок был разбит новый парк. Лева прочел в узбекском училище лекции о значении растений для человека, и все учащиеся вышли озеленять старый город. Вечерами, возвратившись домой, усталый и довольный, он спешил к знакомым верующим, бывал на собрании. Его любили и всегда встречали приветливо.

- Лева, как дела? - спрашивали его.

- Слава Богу! Хорошо, все хорошо, - отвечал он.

Он поправился, разрумянился, от болезни не осталось и следа, кожа рук и лица покрылась золотистым загаром. Из заработанных денег Лева мог уже немного посылать матери, которая нуждалась в его помощи.

- Вот поработаешь, - говорил ему черноволосый, кудрявый брат Соловьев, - а там дальше пойдешь учиться в сельскохозяйственный вуз, станешь специалистом.

- Да, хорошо бы! - говорил Лева, и у него загорались глаза. Хотя его образование оборвалось, но он так любил науку, что не представлял жизни без учения и совершенствования знания.

Соловьев особенно хорошо относился к Леве, часто приглашал его к себе домой, рассказывал ему о своей жизни. Он был старый работник ЧК, перенес на своих плечах всю тяжесть борьбы с басмачеством. Теперь нервы его не выдерживали, и ему приходилось, лечиться иногда в психиатрической больнице. Сейчас наступило улучшение, но он не находил покоя душе своей. И только когда познакомился с верующими во Христе, стал молиться и жить вместе с ними, тогда нашел успокоение.

- Но полностью христианином быть не могу, - говорил он иногда сокрушенно Леве. - Как увижу несправедливость, так нервы не выдерживают. Вот вчера иду, очередь у лавки, а какой-то гражданин лезет вне очереди. Подхожу ближе - вижу мой заведующий. Так я его прямо палкой огрел. За это мы боролись, за это кровь проливали?..

Часто Лева бывал и у пресвитера местной общины, низенького старичка столяра. Он все уговаривал Леву стать проповедником, но Лева не чувствовал ни силы, ни призвания к этому. Когда-то в родной общине на юношеских собраниях по субботам он не раз выступал с проповедями, но от своих проповедей не видел особенного благословения.

Была весна 1930 года. В местную общину Катта-Кургана, того городка, где жил Лева, поступали тревожные вести об усиливающейся буре над верующими в Евангелие. В России везде закрывали общины, отбирали молитвенные дома, а пресвитеров, проповедников объявляли врагами советской власти, арестовывали и сажали в тюрьмы.

Лева с детства вращался среди евангельских христиан, он знал их настроения и стремления, но никогда не слышал от них никаких антисоветских высказываний, никогда 'не встречал среди них политиков. Ему стало ясно, что атеисты, потеряв надежду победить верующих путем диспутов, пропаганды союза воинствующих безбожников, решили прибегнуть к клевете, лжи и под флагом борьбы с контрреволюцией, используя тюрьмы, ссылки, обезглавить общины, задушить христианство. Он знал, что и Христа причисляли к злодеям, и Его осудили на политической почве, и, глубоко скорбя за терзаемое братство, он вместе с другими молил Бога, чтобы Он заступился и защитил народ свой.

Часто, когда Лева оставался в своей комнате один, он молился и вспоминал о том, что ему надлежит сделать доброе дело, что именно для этого он и оставлен в живых. Но как прославить Господа, когда мрак все сгущается и слышно стало, что и в Средней Азии скоро закроют молитвенные дома?

Всюду нависли грозовые тучи. Боролись с кулачеством, боролись с врагами, мнимыми и подлинными, и одновременно терзали ни в чем не повинных верующих христиан-сектантов.

Глава 4. Ключ к подарку найден

"Ищите и найдете..."

Мтф. 7:8

Чем больше молился Лева, чем больше он читал Библию, тем больше ощущал жажду подвига, жажду положить душу свою за друзей своих. Всякая радость покинула его. Он сознавал, что живет неправильно. Теперь, когда Христа презирают, гонят, можно ли спокойно жить, есть, пить? Перед ним была альтернатива: или застыть духовно, или идти за гонимыми, поруганными, оплеванными христианами, идти путем Христа, по Его стопам. Лева чувствовал, что ему нужно было идти. Но куда? Он этого совершенно не знал. Он делился своими мыслями с некоторыми братьями, что его не удовлетворяет просто "жить", что надо трудиться - на ниве, но его только успокаивали:

- Благодари Бога, ты живешь неплохо. Написано: "Великое приобретение - быть благочестивым и довольным", - поучал его пресвитер. Сердце тосковало. Часто, находясь один, он вставал на колени, открывал свою Библию и читал, молил Бога, чтобы Он указал ему, что делать, чтобы не быть бесплодной смоковницей. Но ответа не было. Тот подарок, который он получил в день рождения в восемнадцать лет, по-прежнему был заперт. Не было ключа открыть его. В это время он получил телеграмму из родного города, от двоюродного брата: "Умерла моя мама, поезжай к папе, утешь его". Незамедлительно он сел в поезд и приехал в Зербулак, оттуда на арбе с огромными колесами добрался до кишлака Мирбазар, где находился в ссылке его дядя - инженер. Когда Лева приехал, он был на работе. Вызывав его, Лева сказал, что ему нужно передать нечто важное. Они остались одни в убогой комнатке с земляным полом, где жил дядя. Нужно было утешать, но слов не было. Горе разрывало сердце Левы. Не сказав ни слова, он зарыдал.

- Что, что случилось? - участливо спросил дядя.

- Большая скорбь постигла Вас, - наконец сказал Лева. - Будем молиться, чтобы Бог помог вам перенести эту скорбь. Они опустились на колени и оба просили Всемогущего о помощи - перенести всякую скорбь. Когда они встали, Лева подал телеграмму. Прочитав ее, дядя тяжело опустился на табуретку, склонил голову и тихо произнес:

- Это удар свыше сил, сверх сил...

Да, действительно это был страшный удар. Как вскоре выяснилось, жена его умерла, рожая двойню. Мать ушла в вечность, оставив двенадцать детей, из которых только один Юрий работал, живя вдали от семьи. Отец же был далеко в ссылке. Он просил у начальства разрешения съездить к детям на несколько дней, но ему отказали.

Этот случай с семьей дяди широко открыл глаза Леве на то горе, страдание, в котором находятся заключенные и ссыльные, оторванные от своих родных, заброшенные, заклейменные позорной кличкой "мракобес". Он по-прежнему тосковал, не находил себе покоя и молил Отца Небесного указать, какое доброе дело он может сделать.

Однажды днем, вернувшись с работы, Лева открыл 25-ю главу Евангелия от Матфея стих 32-40 и стал читать место, которое он знал с детства, но теперь оно с особой ясностью стало перед ним. "И соберутся пред Ним все народы; и отделит одних от других, как Пастырь отделяет овец от козлов; и поставит овец по правую Свою сторону Его: "придите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира: ибо акал Я, и вы дали Мне есть, жаждал и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня, был наг и вы одели Меня; был болен и вы посетили Меня; в темнице был и вы пришли ко мне".

Тогда праведники скажут Ему в ответ: "Господи! когда мы видели Тебя алчущим, и накормили? или жаждущим и напоили? Когда мы видели Тебя странником, и приняли? или нагим, и одели? Когда видели мы Тебя больным, или в темнице и пришли к Тебе?" И Царь скажет им в ответ: "Истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне".

Читая, Лева размышлял, какое из этих добрых дел надлежит сделать ему. Если кормить других нуждающихся, голодных, то он сам зарабатывал мало. Поить жаждущих - водою все обеспечены. Стать же благовестником, то есть поить водой живою Слова Божьего - он не имел зова внутри. Принимать странников было бы хорошо, он восхищался теми, кто это делает, но сознавал, что быть гостеприимным Гаем - не основное его дело. Одевать раздетых, нуждающихся - это великолепно, но у него нет для этого средств. Он сам был бедно одет. Посещать больных - это самое христианское дело, но к этому не лежало его душа...

Когда он вспомнил слова: "В темнице был и вы пришли ко Мне", - они зажглись в душе его ярким огнем, который охватил все его существо. - Да, да, посещать заключенных, ссыльных, в тюрьмах, в далеких селениях - вот святое дело, к которому зовет его Господь.

Он упал на колени и благодарил Бога за чудное откровение. Нашелся ключ к тому подарку, который он получил от Господа в день рождения. Все ясно. Отрешиться от всего, пожертвовать собою, чтобы нести страдающим людям любовь и привет, утешение и надежду.

Лева несколько дней ходил погруженный в самого себя. Казалось, он совсем не замечал окружающих, механически исполнял работу, как обычно разговаривал с людьми. Сам же он жил тем откровением, которое было дано ему свыше. Он вполне сознавал всю опасность, всю трудность предстоящего пути, всю свою неопытность и молодость. Ведь он еще, в сущности, совсем молодой человек, у которого не росли еще ни усы, ни борода. Но огонь был в душе его и влек неудержимо.

Когда он сказал о своем намерении пресвитеру, тот строго посмотрел на него и сказал: "Ты брат возгордился! На такие дела может пойти только союз из Москвы, а тебя кто посылает? Это самозванство".

А Соловьев, узнав о его планах, покачал головой и сказал: "Жаль мне тебя. Доброе дело - подвиг, но быстро схватят тебя: не поймут органы, и пропадешь ни за что".

Все верующие стали отговаривать Леву. Они не без основания утверждали, что только скорбь и тюрьма ждут его на этом пути.

Он поехал к своему дяде и рассказал о том, что Господь зовет его посвятить себя делу посещения заключенных и ссыльных. Дядя внимательно выслушал его, задумался, потом сказал:

- Великое доброе дело! Но для тебя ли оно? Разве по силам твоим будет это? Поразмысли-ка! У тебя не будет удостоверения, что ты брат; куда ни придешь в общину, все с недоверием, с подозрением будут смотреть на тебя, а, возможно, и не примут. Это сразу поразит твое молодое сердце. А потом подумай о матери, разве ты не любишь ее? Ты должен помогать ей. Вспомни: "Кто не печется о домашних своих, тот хуже неверного". Встать на этот путь - означает идти на верную гибель, а тебе нужно учиться, у тебя еще все впереди. А на какие средства ты будешь путешествовать? Ведь в наше время, когда разбиты общины, когда все в страхе, этот твой путь почти нереален.

- Я обо всем этом подумал, - тихо сказал Лева. - Я чувствую, что Господь зовет меня. Ты твердо уверен в том, что это зов Божий? - спросил дядя, всматриваясь в открытое, спокойное лицо Левы.

- Да, вполне уверен. - ответил он.

- Тогда - да будет воля Божия! И он поцеловал племянника. Помолившись, они расстались...

Глава 5. Отрешение от всего

"...Они стремились к лучшему, то есть к небесному..."

Евр. 11:16

Лева написал письмо Юрию, своему брату и другу. В нем он сообщал ему, что на днях оставляет все и, как говорили в старину, берет в руки страннический посох, то есть станет странником и пришельцем на земле с тем, чтобы посещать ссыльных и заключенных.

Юрий тут же ответил, что считает это невозможным. Христос писал, что Он всегда посылает учеников по двое, а поскольку у Левы не было спутника, он усомнился в том, что его посылает Христос. Но Лева знал, что хотя он неопытен и немощен, но сила у Бога, что идти вдвоем на это - значит двоим потерять жизнь. Лучше было одному стать жертвой.

Затем Лева написал прощальное письмо матери. "Дорогая мама, - писал он, - Господь позвал меня на дело, "был в темнице и посетили меня". Я оставляю все и знаю, что, потеряв жизнь ради Христа и Евангелия, я приобрету ее. Оставляю все свои интересы, оставляю тебя, мама, и родных. Я прошу тебя помолиться обо мне и верить, что Отец Небесный поведет так, как Ему угодно. У тебя было пятеро детей, считай, что осталось четверо. Считай меня умершим для этой жизни..."

В горкомхозе Лева подал заявление об увольнении.

- Что ты? - удивился заведующий. - Все основные работы по озеленению сделал. Теперь будешь спокойно работать. Оставайся...

Но как ни уговаривал заведующий Леву, тот стоял на своем, чтобы ему дали расчет. Все имевшиеся личные вещи он постарался раздать. Себе оставил вещевой мешок, полевую сумку. Купил фляжку и приспособил ее носить на ремне через плечо.

После вечернего собрания он встал и сказал:

- До свидания, дорогие братья и сестры! Отъезжаю, чтобы исполнить волю Божию.

Пресвитер встал и прочел место из Деяния Апостолов 31 глава, 14 стих: "Когда же не могли уговорить его, то успокоившись, сказали: да будет воля Господня". - Мы знаем, дорогой брат, что тебя ожидают скорби и узы...

Некоторые заплакали. На это Лева ответил словами апостола Павла: "Что вы делаете? Что плачете и сокрушаете сердце мое? Я не только хочу быть узником, но готов и умереть в Иерусалиме во имя Господа Иисуса". Попросил спеть гимн: "К неземной стране..." Дружно запели, и проникновенное пение как бы освещало Леве грядущий путь.

PoetryК неземной стране путь указан мне,
И меня влечет, что-то все вперед.

Не растут цветы на пути моем,
Лишь шипов кусты вижу я кругом.

Соловьи зарей не ласкают слух,
Лишь шакалов вой слышу я вокруг.

Не сулит покой мне прохлады тень,
Но палящий зной жжет и ночь, и день.

Не в тиши идет путь кремнистый мой, -
Ураган ревет, проносясь над мной.

Не среди лугов, под шумом ручья,
По камням холмов пробираюсь я.

И встречаю я всюду крови след:
Кто-то шел скорбя, средь борьбы и бед.

В черной мгле сокрыт путь суровый мой,
Но вдали блестит огонек живой.

Огонек горит, и хоть вихрь шумит,
Но вдали влечет что-то все вперед...

В заключение спели ему еще: "Бог с тобой доколе свидимся..." Обнялись, поцеловались и расстались, обещая поддерживать его молитвами.

Ночь перед отъездом Лева спал так же, как всегда - спокойно. Он не думал о грядущем. В нем жила полная уверенность, что Отец поведет, проведет и прославится через него.