Ю.С. Грачев В Иродовой бездне часть2

Глава 36. Тулонские старцы

"Все они свидетельствованные в вере..."

Евр. 11:39

Местечко Тулон и станция того же названия окружена тайгой. Когда-то здесь была большая община, много верующих, не в связи с начавшимися преследованиями они разъехались. По имевшимся у Левы сведениям, жили там всего три семьи.

Лева зашел к одной сестре. Она приветливо, радостно встретила его и рассказала, что ссыльных братьев в самом Тулоне нет, они находятся километрах з пятидесяти от станции, в одной из таежных деревушек. Сестра уговорила Леву переночевать у нее, чтобы с утра пойти в пеший путь тайгой. Она жила одна с двумя детьми, муж ее умер. По бодрому, спокойному лицу ее нельзя было подумать, что она вдова.

- Все у меня есть, - рассказывала она Леве, - утешаюсь
Господом. Одно только плохо - собрания у нас теперь нет. Просто душа тоскует. Уж думаю не переехать ли туда, где собрание есть. Вряд ли можно это делать, - сказал Лева, - собрания везде скоро закроют, наступает время домашних церквей. Вот у вас сыночек, дочка да еще недалеко есть верующие семьи, вот и собирайтесь, пойте, молитесь.

- Да, брат, так мы и делаем, а иначе было бы как трудно с детьми. Они у меня уже и поют, и Слово Божие слышат, - говорила она, поглаживая по голове черноволосого мальчугана, который ласкался к матери.

- Да, в семьях сохранятся искры истины, - сказал Лева, - а потом эти искры вспыхнут яркими маяками во тьме, и из домашних церквей будут вновь восстанавливаться общины...

Наутро Лева подкрепился свежим, вкусным хлебом, только что вынутым из печи, и парным молоком. У сестры была корова, и она угощала гостя: "Пейте, брат, у нас молока-то вдоволь, вдоволь". Затем он, поблагодарив Бога и сестру, бодро двинулся в путь.

Что за чудная это была дорога! Красоты девственного леса открылись перед ним во всей их прелести! Он шел километр за километром, и старый лес с высокими, уходящими в небе соснами, стоявший стройной стеной по бокам дороги, сменялся молодым, нежным ельником.

Местами стояли берцовые рощи, попадалась высокие кедры. Озаренные солнцем, они стояли, словно сторожа, в таинственной беспредельной тайге. Дорога то спускалась, то поднималась по зеленым лесным холмам. Местами она была сырой, болотистой.

Лева вдыхал полной грудью свежий смолистый воздух и не чувствовал усталости. Взор его и сердце полностью наслаждались красотами природы. Как ни чудесно изображал лес И. И. Шишкин и как ни приятно бывает полюбоваться полотнами этого большого художника, тут было во ста крат лучше, краше. Настоящая, живая природа под голубым небом, согретая еще и теплым осенним солнцем, дышала ароматами трав и деревьев, звучала пением птиц, стрекотанием кузнечиков, и не только огромные кедры, но и маленькие, белые голубые цветочки, попадающиеся у дороги, живо свидетельствовали о великим искусстве Художника, Творца вселенной.

Наслаждаясь природой, Лева живо и непосредственно ощущал и Того, Кто создал ее. И душа его была полна хвалы и славы Богу...

И вдруг он вспомнил всех своих знакомых, которые отвергли Бога, и ему стало особенно жаль их. Ведь, не сознавая Творца, они не могут и иметь особенно живой радости, полноты жизни на лоне природы...

Когда заходящее солнце только еще золотило вершины сосен он подошел к таежной деревушке.

- Вы не знаете, должен тут быть старичок Севастьянов? - спросил он проходящего охотника.

- Вот тот переулочек, да через плетень перелезете, там виднеется крыша, это полуземлянка, там он и живет.

По крепким бревенчатым ступеням Лева спустился в землянку. За столом сидели два больших крепких старичка, седые с длинными белыми бородами. Взглянув на них, Лева сразу подумал: "А братья-то раньше, наверно, были молокане?"

Узнав, кто он, его не только обняли, но и расцеловали в обе щеки.

- Вот радость-то нам Бог послал, вот радость! Мы-то думали: забыли нас братья. Но, слава Богу!

Старичок, который был выше ростом, уже поставил на стол третью чашку и, наливая чай из закопченного чайника, говорил: "Как раз к чаю, отведайте чайку, гость дорогой..."

"И гостеприимство-то молоканское!" - подумал про себя Лева.

Когда молились и стали пить чай, - а он оказался очень вкусным: это была заварена таежная сушеная черемуха с молоком - Лева не выдержал и спросил:

- А вы, братья, видать из молоканства?

- А ты откуда узнал? - спросил старичок чуть повыше ростом.

- Да так: смотрю я на вас, какие вы большие да крепкие, как дубы старые; такие старцы только в молоканстве водятся.

- Да, это так, - сказал брат Севастьянов, прихлебывая и расправляя себе усы. - И деды, и прадеды наши были молокане, много гонений терпели от царского режима, они - первые основатели молоканской общины в Благовещенске и Хабаровске на Амуре. Потом, когда свет Евангелия ярче разгорелся, мы стали баптистами.

- А вот теперь, - сказал другой старичок, - Бог сподобил и нас, как и предков наших, пострадать за веру, за Слово Божие.

- Ну, а как вы, братья, не очень тоскуете здесь, в такой глуши? - поинтересовался Лева.

- Да, ничего, - сказал брат Севастьянов. - Мы вдвоем, да Господь. Поем, Библию читаем. А я еще и сапожничаю, брат мне помогает - кормимся.

- И что сказать, - заметил другой, дочери и сыновья-то у нас сами уже с хозяйством, малых деток мы не оставили. Одно плохо: нет братства.

- Бог даст, здесь посеем семена, всходы будут...

- Мы так и понимаем, - сказал один из них, - не напрасно Бог нас сюда прислал. Говорим людям, некоторые принимают, интересуются.

Весь вечер Лева рассказывал старичкам о своих путешествиях, о переживаниях ссыльных. Уже поздно ночью брат Севастьянов открыл старую огромную Библию и прочел. Читал он без очков, хотя ему и было лет под восемьдесят: "Да и все желающие жить благочестиво во Христе Иисусе будут гонимы".

- Вот как оно написано, так оно и было, так оно и есть, так оно и будет. Вот сейчас для верующих настала непогода. Во всем есть воля Божия.

Преклонив колена, ссыльные горячо помолились за свои родные общины, семьи, за весь народ, прося о Его пробуждении. Молились и за власть, прося, чтобы сам Господь через нее совершал Свою волю. Молился с ними и Лена, благодаря Бога, что он помог ему посетить в этом глухом месте братьев-изгнанников, молился за своих близких родных и особенно о ссыльных и заключенных, и об их семьях.

Лева сразу заснул крепким здоровым сном усталого человека. Он не успел повернуться на другой бок, как уже стало светло, и он увидел брата, хлопотавшего у печки. Ночь пролетела, казалось мгновенно.

Бодрый, жизнерадостный, Лева встал. В ногах усталости как не бывало. После завтрака старички повели его показывать свой огород, где было много картофеля, свеклы и других разных корнеплодов.

- Вот поработали на земле - и для здоровья хорошо, и на зиму сытно, - говорил брат Севастьянов, разглаживая мозолистой рукой большую бороду. Его друг ушел покупать молоко, а брат Севастьянов стал рассказывать о Леве о трудах и жизни на Дальнем Востоке.

- Все было хорошо, - говорил он, - да только пищать мы стали, вот Бог и наказал нас гонениями.

- Как так, пищать? - удивился Лева.

- Вот так. Говорят, жил-был когда-то один богатый генерал. У него в саду была статуя. Он со своими друзьями подошел к ней и говорит им: "Приложите-ка ухо к статуе, пищит в ней внутри?"

- Что-то пищит.

Ну вот друзья приходят и говорят: "Пищит, пищит". Это потому, что они генерала уважали, там в ней ничего не пищало. Получился один конфуз. Так наподобие этого получилось и с нами. Был у нас на Дальнем Востоке уважаемый брат - Винс Яков Яковлевич.

- Я его знал, - прервал Лева повествование. - Он был до революции пресвитером общины в наших краях. Хороший был брат...

- Да, он хороший был, - подтвердил старичок. - но только стал он совсем другой. Поехал он в Америку, а Америка его испортила. Пустой стал человек: блеск, треск, а духовности нет, Ну а мы, старики, пищим: уважаемый мол, человек.

- Да как же это так? - заинтересовался Лева.

- Да вот так, - грустно сказал Севастьянов и задумчиво покачал головой, всякое степенство он потерял. Красноречив был, а приехав из этой Америки, как начнет слово говорить, да как пример приведет - все хохочут чуть - ли не до упаду, просто скорбь, а не собрание получается. Надо бы нам старикам его обличить, а мы пищим: "Уважаемый, мол, брат".

- Ну а потом?

- Поедем, к примеру всей общиной на природу. Дело неплохое. Везде можно славить Господа, но народу масса, думаем: сейчас споем, будем свидетельствовать о Христе. А он говорит: "Помолитесь, братья и призовите благословение Божие". Ну, я помолился, призвал благословение, а он после этого как крикнет: "За мной!", да вприпрыжку к реке, молодежь, хор за ним, кричат, хохочут, а как нехорошо было! Ну просто измучились мы душой, а он открыл дверь всем и в кино, и в театры. Одним словом, не было в нем никакой духовности. Разложил молодежь да уехал снова за океан, не вернулся. Ну, а нас стали потом за него трясти: "Шпион мол, он шпион!" А мы ничего и не знаем. Рады только, что избавились от этого мирского человека. Одним словом, испортился он там, за океаном, да и нас портить стал. Надо бы нам его остановить, а мы - пищим: "Уважаемый, мол, брат". Ну и, слава Богу, Бог убрал его.

На другой день, сердечно простившись со старичками, как с самыми близкими друзьями, Лева бодро зашагал через ту же тайгу назад. Когда он смотрел на высокие кедры, он как бы видел перед собой этих двух старичков. Крепкие, сильные, степенные...

Самобытна, прекрасна природа нашей огромной великой страны. И так же, как есть в ней деревья и горы, не уступающие по красоте и величию никаким красотам других стран, так есть в ней самобытные, большие, духовно крепкие люди и религиозные общины, которые по своему величию и глубине не только не уступают заморским, но и во многих случаях превосходят их.

Глава 37. Узники с Украины

"Помните узников, как бы и вы с нами были в узах".

Евр. 13:3

И опять поезд мчал Леву все дальше и дальше в глубь Восточной Сибири. Вот и станция Половина. Кругом дремучая тайга, реки таежные, ко которым сплавляется сибирская древесина. Вдали от станций и маленьких мест на одной из таких рек был расположен лагерь заключенных. Там были и братья с Украины. Туда спешил и Лева, чтобы проведать своих.

На этой станции он тоже нашел верующих, но они имели самые смутные представления о месте нахождения братьев.

- Так что же, их никогда не посещали? - спросил Лева.

- Нет, не приходилось, - отвечал ему брат - сибиряк высокого роста.

- Ведь трудно там, охрана кругом, штыки, проволока колючая. Это не то, что ссыльные...

- Но все же, - заметил Лева, - в свободное время вы могли бы посетить узников.

- Брат, мы ходим в деревушку, что по ту сторону железной дороги. Там много братьев, радостное собрание. И тебе советуем непременно пойти туда. Поназидаешься с другими и сам порадуешься.

- Нет, - сказал Лева, - это мне не по пути. Я стараюсь быть не в доме пира, а в доме плача.

С раннего утра он двинулся таежными тропами, идущими вдоль реки, в далекий лагерь. И опять пред ним раскрылись, одна краше другой, картины тайги. Осень начинала медленно накладывать свои краски. Местами листва деревьев темнела. Необычайно нарядно выделялись группы высоких стройных рябин с ярко-красными ягодами и разноцветной листвой. Вся красота леса отражалась, как в зеркале, в тихой спокойной реке. Солнце уже грело не жарко, а нежно, тепло, приятно. Приближалась та давняя пора тишины и тепла, которая известна в народе под названием "бабьего лета".

Лева шел километр за километром, но не чувствовал усталости. Солнце начинало склоняться к закату, и он ощутил голод. Достал из вещмешка краюшку хлеба, соленый огурец и быстро съел. Хотелось пить. Вода в реке была чистая прозрачная. Он наклонился и стал пить: приятная, вкусная, холодная, как родниковая.

Пошел дальше. Местами в лесу показались высокие вышки с находящимися на них часовыми. Появились и группы людей, бригады с двумя или тремя охранниками, работавшие в лесу. Лева шел мимо них, никто не останавливал его. Наконец, заметив одну бригаду, в которой он по шапкам и рубахам определил украинцев, подошел к ним. Охранники не обращали на него внимания.

- Скажите, вы не знаете, тут Петренко должен быть?

- Знаем, знаем, - ответило несколько голосов. - Он был в самом лагере. Он инвалид, работает в лагере. Да кто он тебе будет?

- Брат?

- Брат.

- Ого, так ты с Украины, с каких мест? Как Украина? Как жизнь?

Но Лева на Украине никогда не бывал и, естественно, спешил уклониться от всяких расспросов. Он направился к видневшемуся на берегу реки лагерю, который не был полностью огорожен проволокой. Видимо, побегов отсюда не было, и заключенных держали сравнительно свободно.

Вместе с другими бесконвойными заключенными Лева беспрепятственно прошел в лагерь. Он представлял из себя несколько больших бревенчатых бараков и ряд мелких деревянных построек. Без труда нашел он брата Петренко, который работал дневальным в одном из бараков. Заключенный просто просиял, когда узнал, что пришел браг по вере посетить его.

- Какое счастье! Какое счастье! Бог послал! - говорил он, воздевая руки к небу, - Благодарю Тебя, Господи, что Ты послал брата. И торопливо добавил, обращаясь к Леве:

- Я тут не один, есть еще три брата. Сейчас придут с работы. И еще же похвалился: - У нас тут есть молитвенный дом. Вон там, - показал рукой на большое окно, Сквозь деревья виднелась старая постройка,

- Мельница чья-то была. Там наверху мы молиться собираемся. В бараке никого не было, кроме двух-трех спящих больных, и их беседе никто не мешал.

Из слов заключенного Лева узнал о том, как они служили Господу на Украине, о тех больших собраниях, какие были во многих селах. Волна репрессий остановила растущее пробуждение украинского народа. Многие руководящие братья как в больших городах, так и в селах, были арестованы, сосланы, заточены в тюрьмы. Молитвенные дома закрыты, духовная работа пала на плечи сестер.

Петренко доставал письма и читал гостю, как во многих местах простые женщины-сестры поддерживали семьи, оставшиеся без отцов, оказывали помощь заключенным передачами и посылками.

Петренко продолжал читать чудные строки, написанные сестрами узнику, и из каждого лился мир на утомленную душу.

И Леве стало ясно, что к деле заботы об узниках он далеко не один, он только маленькая крупица того великого благословения, которое изливает Господь через искренних своих на гонимый, страдающий народ свой. Один только Господь с высоты, очи Которого обозревают землю, видел тот дивный аромат любви, который изливался в саду Господнем, когда подул ветер с севера и с юга.

Лева вспомнил те потоки заботливой любви, которая проявлялась к заключенным и их семьям на Волге, и у него стало легко на сердце от сознания того, что он не одинок, что ныне он приобщился к тем многим, многим людям - мироносцам, которые несут свои ароматы, чтобы помазать оплеванное, истерзанное Его тело.

Пришли братья, и все они пошли в "молитвенный дом". Там, в полуразрушенном помещении мельницы, они пели, преклоняли колена, читали Слово Божие. И было так хорошо и так радостно, что совершенно забывалось, что они в глухой тайге, на чужбине и что кругом стоит вооруженная охрана.

- Да, для Слова Божия нет уз, - сказал вдохновенно Петренко. - Господь и здесь приходит к нам, и мы с Ним так утешаемся, нам так хорошо, как не было даже на больших собраниях.

Душу Левы томил один вопрос: так или иначе, наступает ночь. Где же ночевать? Кругом ни одного домика, только лагерь. Идти назад невозможно, ночевать в тайге опасно: всякие звери водятся;

Он поделился своими опасениями с братом Петренко.

- О, ничего! - воскликнул тот. - Поночуешь у нас в бараке. У нас чисто, вшей нет. Я скажу старосте, он - мужик хороший.

Староста из заключенных, назначаемый начальником лагеря для наблюдения в бараке, оказался добрым мужичком.

- Пусть ночует рядом с тобой. Потеснитесь на нарах. Малый хороший, брата пришел проведать.

И в первый раз в жизни, будучи "вольным", Лева уснул на нарах вместе с заключенными. Нужно отметить, что перед сном братья угостили его из лагерного котла очень вкусной пшеничной кашей с маслом. Лева быстро безмятежно уснул.

Ночью он проснулся от резкого требовательного крика:

- Вставай, поднимайся, стройся на проверку! Стройся!

Заключенные поспешно вскакивали на проверку! Это была ночная проверка заключенных, которая периодически делалась начальством.

Выстроились рядами, и с ними Лева. После переклички, в бараке оказался один лишний. Хотели уже пересчитать второй раз, но староста вышел вперед и сказал:

- Гражданин дежурный, разрешите доложить. Тут к нашему дневальному братишка приехал. Так ночевать-то негде, мы его здесь и пристроили.

- Кто такой? - спросил дежурный, сонно позевывая. Лева вышел вперед. Дежурный махнул рукой:

- Нехай ночует. Если число больше - это нам ничего, а вот не хватит - плохо.

Утром, сердечно простившись с братьями, Лева двинулся обратно в путь. Когда он к вечеру пришел на станцию Половина, то сестра высокого брата, что убеждала его посетить собрание, стала тоже упрашивать его идти в село, где как раз должно было вечером состояться собрание.

Очень не хотелось Леве идти туда. Однако, скрепя сердцем, он уступил просьбам сестры и пошел. Дорогой его все время мучил вопрос: "Зачем я иду туда? Ведь я призван посещать ссыльных и заключенных. Не моя это обязанность - ходить по собраниям".

Когда он уже приближался к деревне, по дороге навстречу ему показалась какая-то женщина. Поравнявшись с ним, она внимательно посмотрела на него и тихо спросила:

- Вы будете брат?

- Да, брат, - ответил Лева, останавливаясь.

- Так не ходите, не ходите туда. Меня Сам Господь послал навстречу вам. Там у нас собрание началось, вдруг начальство нахлынуло и всех арестовало. У меня сердце разболелось, и вот кажется мне, кто-то должен к нам прийти, и словно Сам Господь говорит мне: "Иди навстречу, предупреди!" И я пошла.

- Помолимся, сестра! - сказал Лева и начал молиться. - "Господи! Ты всеведущ, и всемогущ и все в Твоей руке. Ты послал эту сестру, чтобы предупредить меня и сласти от этой сети. Воздай ей за ее послушание Тебе. А меня веди дальше и помоги посетить еще узников. Да будет воля Твоя в жизни нашей".

Он распрощался с этой сестрой и в тот же вечер уехал в Иркутск.

Глава 38. Иркутские родные

"Тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь".

Мтф. 7:14

- Здравствуй, брат! - сказал Лева, идя навстречу мужчине, открывавшему дверь. Хотя он первый раз видел его, но сразу по лицу, по выражению глаз понял, что это верующий.

- Приветствую, - ответил тот, несколько недоуменно смотря на доспехи Левы.

Лева вошел в комнату. Это была кустарная переплетная мастерская. Брат Попов, к которому он попал в Иркутске, мог делать прекрасные переплеты, даже тисненные золотом, и был всегда завален работой. Он приветливо принял Леву и, пока его спутница готовила обед, продолжая работать, беседовал с Левой.

- Да, трудную долю ты избрал себе, брат! - сказал он, услышав о желании Левы посетить в Иркутской тюрьме заключенных, а так же заключенных и ссыльных в области.

- Есть они в лагерях около Байкала, много наших братьев в Александровском централе. Слыхал о нем?

- Да, слышал, - сказал Лева, - говорят, очень глухое место старой царской каторги.

- Историческое место, - заметил брат Попов, подогревая клей на печке. - Говорят, там и кандалы старых каторжан сохраняются.

- А я слышал песню об этом ценрале, - поделился Лева:

PoetryДалеко в стране Иркутской
Между двух огромных скал,
Обнесен стеной высокой,
Александровский централ.

"А скажи-ка мне, голубчик,
Кто за что же здесь сидит?"
- Это, барин, трудно помнить:
Есть и вор здесь, и бандит.

Есть за кражи и убийства,
За подделку векселей,
За кредитные билеты...
Много разных штукарей...

- Так, так, - заметил брат, - а теперь вот попал туда наш иркутский пресвитер.

Брат - огонь. Когда он был грешником, греху служил, известен был всему Иркутску. Первый был и по работе в пожарной охране города. Ну и кутил тоже... А отдался Христу - несет везде служение и Евангельскую весть. Примером святой жизни стал человек. Женился на одной из лучших сестер. Мы его пресвитером избрали. Церковь Божия стала расти. Человек, прямой, справедливый...

- Проходите, проходите кушать, - приглашала спутница брата. За столом брат Попов поделился грустной новостью В Иркутской тюрьме недавно скончался известный руководитель украинского евангельского движения брат Хомяк.

- Долго, говорят, был под следствием, потом эти этапные тюрьмы до Иркутска. Подорвал здоровье и тихо угас. Мы к нему на свидание ходили, передачи носили. Что за брат был! От него веяло словно неземной жизнью. Мало знали его, но сразу полюбили. Какие нам записочки ободрения писал! Чувствовалось, будто брат уже живет не здесь, на земле, а - на небе. В память его я выбил ленту тисненую и послал ее родным и знакомым на Украину.

Смерть брата Хомяка была для Левы неожиданностью. Он много слышал об этом подвижнике и надеялся с ним встретиться.

- Вы брат, что то утомленный вид имеете, - заметила сестра смотря на Леву. - Видно устали с дороги?

- Нет, ничего, - бодро сказал Лева. - Я всегда такой.

- После обеда у нас мертвый час, - сказал переплетчик. Сейчас отдыхать будем. Извольте быть послушным!

И Леву уложили на диван. Однако он так и не уснул. Воображение рисовало перед ним смерть брата в тюрьме. Одиноко, среди разбойников - преступников. Путь один. В душе грустно пелось:

PoetryОни собираются все домой!
Все домой!
Один за одним входят в край родной!
Да, все домой!

Ему было грустно и за себя, что он не - успел и не застал этого брата живым, не сказал ему бодрого, приветливого слова. И Леве еще более захотелось, дорожа временем, спешить посетить тех, кто продолжает путь через Голгофу.

Вечером он пошел с братом на молитвенное собрание. Сердечное, простое пение действовало успокоительно и в то же время влекло к подвигам.

Собранием руководил молодой человек, который, как слышал Лева, недавно прибыл в Иркутск. Проповеди были простые, проникнутые одной мыслью: "Верность Христу до конца".

В заключение говорил проповедник, приехавший из Иркутска. Он вынул свою Библию из портфеля и начал читать громко, по-ораторски. Вся его манера проповедывать и хороший галстук, выделявшийся на белой рубашке, говорили о том, что он хочет показаться весьма культурным человеком. Когда была молитва, Лева просил, чтобы Господь дал ему силы быть верным до конца так, как был верен Стефан, о котором упоминалось в проповеди, и многие другие мученики всех веков ради Христа и Евангелия.

После собрания Леву познакомили с молодым человеком, выполняющим обязанности пресвитера.

- Вы из проповедующих? - спросил он Леву,

- Да, как сказать, - ответил Лева. - Мое назначение не проповедывать, а посещать ссыльных, заключенных.

Услышав о Иванове - Клышникове, этот брат сразу расположился к Леве и рассказал ему свою историю. Уверовав во Христа, он после принятия крещения также ревностно стал служить Господу. И вот, когда он пребывал в молитве, ему была открыто, чтобы он посвятил себя миссионерской работе среди друзей-якутов. Он поехал в Москву, там встречался с председателем союза баптистов Одинцовым, который благословил его в путь в далекую Якутию.

- И вот, - рассказывал он, - я уже достиг Иркутска и намеревался отправляться дальше, в Якутию. И вдруг, вижу: Иркутская церковь обезглавлена, нет пресвитера. Братья мне говорят: оставайся, будешь пресвитером. Я подумал: "Что мне ехать к мертвым в Якутию, когда живые нуждаются во мне?"

- Странно, - не выдержав, спросил Лева. - А как же это объясняется Словом Божиим?

Молодой человек нисколько не смутился и наставительно сказал:

- Жены-мироносицы шли помазать мертвого Христа, а встретили живого. Так и я.

Побеседовав еще с Левой, он вдруг предложил:

- А знаешь что, брат? Будет хорошо, если ты тоже останешься здесь и будешь моим помощником. Труда много, нужно проповедовать, посещать верующих...

- Нет, нет, - поспешил ответить Лева. - Об этом и не думайте. Мой путь ясен, и я не могу сворачивать ни направо, ни налево.

Впоследствии этот брат попал в испытания, но вышел из них благополучно. Женился, зажил обычной обывательской жизнью. Слышно было, что в семье были неурядицы, он проявлял гнев. Искренний, хороший был брат, но, видимо, сделал ошибку, не поехав к якутам, когда Господь звал его туда.

Глава 39. Звезды Сибири (Ангара, Тальцы)

"...Разумные будут сиять, как светила..."

Дан. 12:3

Из Иркутска по направлению к Байкалу шел поезд. Огни его прорезали ночную тьму, нарушая покой спящей тайги. Поезд остановился у маленького разъезда. На перроне, слабо освещенном коптящей керосиновой лампой, был одинокий пассажир, сошедший с поезда. Он огляделся кругом, постоял, что-то припоминая, и, обогнув станцию, стал спускаться по откосу в таинственный мрак ночи. На фоне ночного неба рисовалась зубчатая тайга. Там, ниже, белела какая-то полоса. "Должно быть, Ангара" - соображал юноша и, осторожно ступая по мелким камням, стал спускаться к воде.

Да, это была великая сибирская река Ангара. Стоя на берегу, он внимательно всматривался в темный силуэт ближайших выступов берега, пока его глаза не уловили очертания чего-то похожего на избушку. Он направился туда и скоро стоял перед небольшим деревянным домиком рыбака. Постучал в дверь, ответа не было. Постучал еще, кто-то закашлял, послышался скрип внутренней двери и голос:

- Кто это?

- Ваш брат, странник и пришелец!

- Эй, старуха, вставай скорее! Брат, брат пришел!

Старик открыл дверь и, всмотревшись в стоявшего юношу, спросил:

- Да вы откедова?

Похоже, что внешний вид юноши изменил отношение старика к нему. Действительно, висевшая сбоку полевая сумка, с другого бока - фляжка, за спиной - вещевой мешок и через плечо, как шинель, скатка пальто, производили впечатление военного.

- Привет вам из Иркутска, от братьев Петрова, Попова, - сказал юноша. Старик разгладил свою большую седую бороду и обнял молодого человека. Целуя его, старик говорил:

- А я уже подумал по твоему виду, не души ли ты моей ищешь?

Старушка приветливо усаживала гостя и хлопотала у печки:

- Вот тут у нас немножечко картошки осталось, угощаем. Я уж уху завтра утром сварю,

С аппетитом ел Лева вареный картофель и рассказывал о своем желании переправиться через Ангару, а потом берегом добраться до стеклянного завода а далеко идти по деревушкам, где находились узники.

- Рад, я за тебя; брат рад, - говорил рыбак. - Не оставит тебя Бог без милости за такое доброе дело. Да вот только смотрю я на тебя - трудно одному. Ведь Христос всех учеников по двое посылал, вдвоем - то полегче.

- Да, вдвоем полегче, - вздохнул юноша, - но не нашел я тех людей, которые бы жертвовали собой ради этого.

- Да, - сказал брат-рыбак, - не слыхал я тоже. Да и Павел в свое время имел верного Тимофея, а об остальных он писал: "Все ищут своего, а не того, что угодно Господу Христу"

Помолившись, крепко уснули. Наутро, чуть взошло солнце, Лева стал уговаривать рыбака переправить его на ту сторону реки, не дожидаясь, когда будет готова уха. Старичок вынужден был уступить уговорам юноши и перевез его на плоскодонке на противоположный лесистый берет Ангары. Прощаясь с ним, он спросил:

- А как твои ноги? Идти-то далеко. Выдержишь ли?

- Бог даст, выдержу, - ответил юноша. - Молитесь обо мне. И он .бодро зашагал по берегу Ангары вверх.

Это было чудное осеннее утро. Воздух был свеж, наступали первые осенние заморозки. Тайга, убранная в разноцветную одежду отмирающей листвы, была прекрасна. Он шел километр за километром, не встречая никого. Кругом была девственная природа. Временами поднимались стай диких уток и гусей и летели к югу. Все интересы Левы, его стремления, мысли были направлены на то, чтобы исполнить волю Пославшего его.

До стеклянного завода он дошел, нисколько не устав. Не делая передышки, расспросив о пути к таежной деревушке, он направился туда. Несколько утомленный, подошел к краю небольшой деревеньки, расположенной в глухой тайге.

- Слушай, парнишка, не знаешь, тут у вас должна быть портниха, звать Паша, из города, работает тут...

- Есть, есть, - сказал паренек, который вел лошадь, - вон там. Он указал кнутом на старую потемневшую косую избу.

- Там она.

С сильно бьющимся сердцем направился Лева к избе. Сейчас он увидит Пашу, о которой он столько слышал. Он так хотел знать людей, жертвенно отдавшихся Иисусу, добровольно идущих на лишения ради ближнего, но он еще не встречав их. А они были, как бывают звезды на темном небе во время глухой ночи. И одной из этих чудесных звезд, как говорили, была Паша,

Подойдя к двери избушки, он приоткрыл ее:

- Можно войти?

- Войдите! - раздался приветливый звонкий голос девушки.

- Мир вам! - сказал он, войдя и остановившись среди комнаты.

- С миром принимаем! - сказала Паша, вставая от швейной машины и с недоумением смотря на незнакомца. Его обмундирование вызывало у всех верующих недоумение.

- Кто вы? - спросила она.

Он не ответил, а только сказал: "Давайте помолимся". Они опустились на колени. Он не мог молиться, он плакал, молилась Паша. Потом молился и он, благодаря Бога, что Он помог ему добраться до того места, где есть узники, а также увидеть ту настоящую христианку, которая служит им и заботится о них.

Они встали с колен и начали разговаривать, как добрые друзья. Кровь Иисуса, близость к Нему сразу сделали их родными, понятными друг другу. Лева рассказывал о том, как он оставил родных ради Истины, как он просил Отца Небесного, чтобы Он указал, что ему делать, и как, получив от Него благословение, пошел в тяжелый, далекий путь посещать узников.

Паша слушала, и на лице ее была улыбка. Она радовалась тому, что видела таких же людей, как она, которые посвящают свою жизнь, юность делу служения ближнему. О себе она рассказывала мало. Как ни старался Лева подробнее расспросить Пашу о том, как достигла она такого высокого уровня, она скромно отмалчивалась и старалась говорить не о себе, а о других.

Каждое слово, каждое движение было воплощением величайшей кротости и смирения.

- Ведь я не могла не приехать сюда. Господь побудил мое сердце, это Он, а не я.

- Да, - соглашался Лева, - все доброе, хорошее, что проявляется в нас, это не наше, это Его. Наше - это только грех. И верно, Паша, нам нечем хвалиться, только Христом, Христом одним...

- Дорогой брат, я угощу вас сейчас чаем. Извините, что я сразу не догадалась, вы так увлекли меня своим рассказом. А потом придут узники, ужин уже готов, стоит в печи, и мы будем ужинать с ними.

Она поставила горячий чай, молоко, хлеб, и Лева с аппетитом пил и говорил о том, как дорога для христианина простая пища - хлеб насущный.

- Я вот в своих путешествиях больше питаюсь хлебом и огурцами и чувствую себя сытым и спокойным.

Паша поделилась своим желанием посвятить себя всецело только Господу!

- Да благословит вас Господь! - сказал в ответ Лева. - Лучшего нам и желать нечего. А я вам скажу откровенно, - продолжал он, - думаю никогда не жениться, все отдать Иисусу. Обет я, конечно, не давал, но стремлюсь.

- Много, много силы для этого нужно, - сказала Паша, серьезно смотря на юношу. Эти слова врезались в его душу, и прошло много лет, но он их помнил и, пройдя большой жизненный путь, убедился, что для большой жертвы нужна и большая сила.

Чем больше присматривался Лева к Паше, тем более внутренне восхищался ею. Он как бы не видел ее внешнего облика, не замечал даже, какого цвета ее глаза, вьются или гладкие у нее волосы, полная или хрупкая она. Он только видел ее и ощущал перед собой чудную душу живой христианки, живущей любовью к Богу и ближним.

Он узнал, что Паша трудится не только тем, что посещает узников, питает их, много шьет, работает, чтобы поддержать их материально; он узнал, что она каждую свободную минуту работает над Словом Божиим и ведет большую переписку с различными страдающими, неся им утешение, а также со многими друзьями из молодежи и проповедниками.

Послышались тяжелые шаги. Дверь отворилась, и в комнату вошел огромный седой старик в лаптях. За ним шел высокого роста, статный, бледный молодой человек, тоже в промокших лаптях. Третьим оказался приземистый человек в крепких сапогах.

Несмотря на усталый вид, они улыбались. Лева сразу догадался, что это братья.

- Это брат приехал, чтобы посетить нас, - сказала Паша. Они обнялись, поцеловались, как самые близкие друзья.

- Редко, редко к нам гости попадают, - сказал старик, снимая лапти, - и вот Бог прислал. Вы от какой общины?

- Я не от общины, - сказал Лева, улыбаясь.

- Так значит из Москвы, от союза прислан посетить?

- Нет, не от союза, - отвечал Лева.

- Так от кого же?

- От Самого Господа, Который любит вас, больше, чем все.

- Ну, беседовать будете после, - сказала Паша. Она ставила на стол дымящиеся щи, а Лева помогал братьям умываться. Поблагодарив Бога за пишу и за приезд брата, сели за стол.

- А скажи, брат, - спросил молодой высокий юноша, - ты много посетил заключенных, ссыльных, видал, как они питаются, а были ли где такие вкусные щи, какие мы, узники, а кушаем вот здесь?

- Нет, ничего подобного я не видал. Большие слезы, лишения.

Старик положил ложку, которой хлебал щи, и, кивнув головою на Пашу, сказал:

- С ранней юности она радостью для общины была и теперь все нас утешает, кормит.

- Вы неверно говорите, дорогой брат, - сказала Паша, ставя на стол тарелку с хлебом. - Это не я, это ведь Господь.

- Это верно, верно, - подтвердили все. Паша убрала со стола, и Лева подробно, со слезами на глазах, начал описывать неизвестным узникам события последних дней. Закрывались общины, отбирались молитвенные дома, многие пресвитеры - союзные благовестники оказывались наемника ми, бросали свои стада и трусливо бежали, оставив дело Божие, чтобы спасти благополучно своя тела. Некоторые писали в газетах, что отказываются от веры, вновь насмехались и позорили Распятого.

- Вывод один, - говорил Лева, - это как в книге "Есфирь" поднять вопль к Богу. Только Он один может спасти народ Божий от уничтожения.

Преклонив колена, они еще раз в слезах молились Богу, моля о разрушенных, покинутых общинах, о рассеянные, обездоленных верующих, чтобы не скудела вера ни в ком. Когда поднялись с колен, вытирая свои глаза, то брат старец бодро сказал

- А мы вас брат порадуем. Ну-ка, Паша, давай!

Из соседней комнаты Паша вынесла скрипку, гитару, мандолину. Старичок настроил мандолину, Паша взяла гитару, а юноша, радостно улыбаясь, как будто бы он был самый счастливый человек в мире, - скрипку. Под звуки музыки полилась песнь христиан:

PoetryРадость, радость непрестанно!
Будем радостны всегда.
Луч отрады, Богом данный,
Не погаснет никогда!

"Да, действительно, - думал Лева, глядя на них. - Ни тюрьма, ни разлука с ближними, ни тяжелая работа не гасят радости. Кто они? - Непобедимые! Люди с чистой душой и совестью, Люди, несущие всем мир и любовь!" А они пели дальше:

PoetryПо следам пойдем Христовым,
Будем льнуть к рукам Его,
Чтоб под бременем суровым
Не остаться без Него.

Среди мужских голосов отчетливо выделялся чудный дискант Паши. Гармония звуков песни наполняла комнату и, казалось, поднималась к небесам. Склонив голову, Лева думал о. Паше: "Что за чудная христианка!" Она умеет не только шить, писать письма, готовить пищу, но и замечательно поет, играет, Все лучшее в человеке: труд, любовь и искусство - соединилось в этой душе...

- А ты, что брат, на мои сапоги смотришь? Думаешь мои? - сказал приземистый брат. - А братья в лаптях? Нам в лагере на троих одну пару дают. Вот мы по очереди носим.

- Одна пара, - сказал старик, - беря рукавицы. Как ни добро наше начальство, да нужно быть аккуратными. Скоро проверка, а ты, брат, - обратился он к Леве, - если хочешь посмотреть, как мы живем, идем с нами.

- Да, я пойду вместе с вами, - воскликнул Лева.

Поговорив с охраной и сказав, что приехал брат, они получили разрешение провести Леву в барак. Длинное, большое помещение, нары, кучи людей, то играющих в карты, то непрерывно изрыгающих мат, спорящих между собой.

- Тяжело нам среди них, как во рву львином, - сказал брат в сапогах, - но они нас не трогают.

- Нас все уважают, - заметил высокий юноша.

- А вы, брат, приходите к нам на работу, посмотрите, как мы работаем, Паша знает дорогу.

- Непременно, непременно приду, - сказал Лева, прощаясь с братьями.

Вечерело. Тайгу окутал таинственный сумрак. Временами слышался крик: "Кто идет?", и опять все тихо.

Лева мечтал провести вечер в беседе с Пашей, но она категорично заявила, что он с дороги, имеет очень утомленный вид и должен лечь спать. Как ни возражал Лева, ничто не помогало.

- А я ложусь на полу, - заявил он решительно.

- Нет, я здесь хозяйка, не возражайте, я старше вас...

Не с сестринской, а с материнской заботой она приготовила ему постель, и, еще раз поблагодарив Бога, они легли спать. Лева туг же уснул после большого пути, а Паша, засветив маленькую керосиновую лампу, еще долго писала письма. А потом, постелив старенькое пальто, она легла на полу и тихо, безмятежно уснула спокойным сном. Спала тайга. Была темная ночь. А на небе ярко горели чудные сибирские звезды. Своими лучами они были готовы указать верное направление каждому ищущему путь. Они светят и теперь.

Наутро, шагая по бездорожью, они с Пашей пришли на место работы братьев. В глухой тайге рубили деревья, корчевали пни, готовили ледяную дорогу, чтобы по ней возить зимой древесину. Сырая земля, камни, ветвистые пни.

- Вот тут-то мы и работаем, - весело сказал старик, приветствуя Леву.

- А ну-ка, дайте я с вами поработаю, - сказал Лева и взял кирку. Он хотел долбить грунт и отбрасывать лопатой, но вскоре запыхался и вспотел.

- Ого, работенка, - сказал он, вытирая пот со лба...

- Втянуться, надо - заметил высокий юноша. - Вот так.

Он взял совковую лопату и богатырскими движениями стал выкидывать землю.

- Норму перевыполняем, начальство довольно. Премируют. Вечером они прощались.

Лева подарил Паше на память почтовую открытку, на которой он нарисовал терновый венок, центр которого занимал крест, стоящий на холме. На кресте была распята буква "Я". На полях - по бокам возле креста - было написано: "Ради Христа и Евангелия", с левой стороны и с правой: "Кто Мне служит, Мне да последует". Каждый выражал свои пожелания. Среди всех этих пожеланий на всю жизнь врезалось в сердце пожелание Паши, которое она прочла из своей Библии: "Очи Господа обозревают всю землю, чтобы поддерживать тех, чье сердце вполне предано Ему".

...Двадцать семь лет прошло с тех пор, как было высказано это пожелание, много воды утекло, многое изменилось в жизни людей, а этот чудный текст все так же сияет для. Левы и для всех тех, кто любит Господа. И вот теперь, когда пишутся эти строки, на столе лежит старая Библия. Это та самая Библия, из которой Паша взяла тот дивный текст. Сверху, на коричневом переплете, который от времени стал черным, оттеснено: "Библия" и рядом фамилия Паши. Эта книга имеет свою историю. Она принадлежала брату Паши, который пошел на страдания ради Господа. Он подарил ее своей сестре. Открываю книгу: надпись: "Дорогой сестренке Паше. В память пребывания с заключенными Тальцы. Пусть это Слово Бога Будет светочем твоим. Счастливый путь тебе, дорогая, Сострадальцем будь всегда моим. Твой меньший братишка Гоша. Тальцы. 20.10.30 г." Долгие годы, жертвенные годы любви, эта книга сопровождала Пашу. И теперь не только книга, которою жила Паша, но живое воплощение любви и лучшего находится здесь и радует многих.

Высокий юноша пользовался таким доверием начальства, что ему разрешили проводить приехавшего брата.

Он взял лодку и перевез его на другую сторону Ангары. Прощаясь, они обнялись:

- До свидания, брат! - сказал Лева. - Далек твой путь, далек и мой. Встреча, видимо, будет у Господа. Раньше едва ли встретимся.

- На все воля Божия, - ответил, прощаясь, узник и поплыл туда, где его ждали дни разлуки и терпения.

Глава 40. Отверженные

"Вы и моим узам сострадали".

Евр. 10:34

Иркутск проснулся. Восходящее солнце освещало сибирский многолюдный город. На улицах - большое движение. Среди пешеходов торопливо пробирались Лева с сестрой, неся узелки с провизией. Народу много, но каждый спешит, трудится и двигается, чтобы устроить свою жизнь. Он же направился к тому месту, от которого все старались быть подальше. Пожилая сестра, которая шла вместе с ним, вздохнула и сказала: "Ох, тюрьма у нас, в Иркутске, огромная! Недаром народ про нее и песню сложил:

PoetryТюрьма иркутская большая,
Народу в ней не перечесть.
Ограда каменная высока,
Через нее не перелезть...

И вот они - у стен этой знаменитой тюрьмы. Огромные железные ворота. Вот и двери с железными решетками в каменных стенах. Дежурные пускали людей для свиданий и передач. Свидания с узниками, всегда краткие, из-за двойных, мелких решеток напоминали Леве зверинец. Об этом уже многие писали и раньше. Заключенный находился за одной сетчатой решеткой, пришедшие на свидание - за другой. В проходе между решетками стояли часовые. Все, стоя напротив своих близких, кричали им. Те, старались перекричать своих соседей, чтобы их услышали родственники. Шум стоял невообразимый. За решетками Лева толком не рассмотрел брата, пришедшего на свидание с ним, да и мало что понял из его слов. Одно было ясно, что брат не унывает и чувствует себя куда бодрее, нежели его соседи.

В тюрьме находилось несколько братьев, и каждому передавали по маленькой передаче. В ожидании ответа Лева сидел с сестрой на лавочке в этом угрюмом помещении для свиданий, ощущая своеобразный тяжелый запах тюрьмы. "Как все-таки им тяжело здесь!" - подумал он. А сестра рассказывала, ему, сколько в этом месяце ей пришлось посетить вновь поступивших сюда братьев-заключенных, и никто из них не жаловался на свою судьбу.

- Были такие даже, - говорила она, - кто, видно, был доволен своей судьбой, тем, что удостоился пострадать за Христа.

Леве вспомнилось стихотворение, которое пела волжская христианская молодежь в конце 20-х годов, когда начались гонения: Не смущайся железной решетки, Ни тяжелых засовов дверей, Христиане считали находкой пострадать за Христа от людей.

Вынесли их же записочки. В них заключенные писали карандашом: "Передачу получили сполна, принесите простого хлеба". Больше писать не разрешалось.

С чувством глубокой скорби о братьях, лишенных свободы, вышли они из ворот тюрьмы. Сестра проводила его к жене бывшего пресвитера, которая, как было слышно, собиралась ехать к мужу в Александровский централ.

- Так вы тоже собираетесь туда? - приветливо спросила молодая женщина, качая грудного ребенка. - Садитесь, брат.

- Да, я завтра собираюсь ехать, - сказал Лева, опускаясь на стул.

- О, как это хорошо! - воскликнула сестра. - А я-то молила Бога: "Господи, пошли попутчика!" Ведь там столько приходится идти пешком, тайгой. Я и думала, как понесу малыша и корзинку. Вот мне Господь и послал Вас.

- А мне вас Господь послал! - радостно сказал Лева. Я все путешествую один, только с Господом и очень рад, что пойдем вместе.

Она положила ребенка в кроватку и приоткрыла простынку.

- Посмотрите, брат, какой он хороший, а папа его еще не видел. Лева с интересом посмотрел на малютку, который, приоткрыв глаза, видимо, собирался плакать. И действительно, лицо его вдруг горестно сморщилось, он громко расплакался.

- Да, ему кушать пора уже, сейчас я его покормлю. С какой любовью смотрела она на своего первенца! Лева с восхищением наблюдал за матерью, которая должна была теперь заменить малютке и отца. Они договорились встретиться на вокзале на следующее утро.

- До него меня сестры проводят, а там уж вы будете помогать.

- Непременно, непременно, я очень - очень рад, - говорил Лева, прощаясь.

Глава 41. Жена изгнанника

"Сотворим ему помощника, соответственного ему".

Быт. 2:18

На следующий день они сидели в поезде, идущем из Иркутска на запад, и тихо беседовали. Она рассказывала ему о своей жизни, работе для Господа.

- Вот тогда было весело. Мы много пели. Это была весна духовной жизни.

- И как же вы решились замуж выйти? - спросил Лева. - Ведь написано, что замужняя заботится не о Господнем, а о том, чтобы угодить мужу.

- Да, я, брат, это знала. Мы, сестры молодые, тогда беседовали об этом. И безусловно, когда верующая выходит замуж за неверующего, то ее заботы о Господнем кончаются: ведь муж-то не Господень. А вот, если верующая выходит за верующего, и муж - настоящий христианин, то она, заботясь о нем, заботится о Господнем, потому что муж живет Господом, Правильно, брат?

- Да, пожалуй, правильно, - согласился Лева.

- Тем более, войдите в мое положение. Разве я не понимала, что выходя замуж за него, ревностного труженика, не буду носить тот же терновый венец, что и он? Понимала и согласилась на это, зная, что буду идти узким путем.

- И вы не раскаиваетесь теперь в этом? - спросил Лева.

- Нисколько! - сказал она, смотря на него спокойными, кроткими глазами. И, покачивая малютку, нагнувшись над ним, произнесла:

- Нам дано не только веровать, но и страдать за Него.

Лева с восхищением смотрел на нее. Да, эти страдания и разлуки - проверка веры, и не только тех, кто сидит за решеткой, но и их жен, матерей, детей. И в огне испытания они становятся драгоценнее золота. Вот она, эта простая женщина, сидит с ним рядом, качает, кормит младенца, едет к изгнаннику-мужу, и ни слова возмущения, горечи, ропота. Полное спокойствие веры, крепкая надежда, что все в руках Божиих. Горячая любовь к Богу, к ближним... Да, эта простая женщина - героиня веры,

Сойдя на станции, они направились в местечко Усолье.

- Что вы хотите нести, брат, корзинку или ребенка?

- Да, что потяжелее, - ответил Лева.

- Они пожалуй, одинакового веса, - сказала женщина, приподнимая брови, как бы сравнивай тяжести.

- Тогда давайте ребенка - сказал Лева,

- А вы умеете? Приходилось?

- Не умею, не приходилось, - сказал, признаваясь, Лева. - А вы научите.

Мать бережно подала ему ребенка, показывая, как удобнее держать. Без привычки нести ребенка Леве стоило большого напряжения. Он все думала, может быть, он не так удобно держит его, и боялся, как бы не споткнуться, не упасть. В то же время это доставляло ему необыкновенное удовольствие. "Несу сына заключенного, который его еще не видел, - думал он. - Помогать матери - как это хорошо!"

Усолье, живописно расположенное на берегу реки, славилось соляными шахтами. Среди рабочих были и верующие, у которых они остановились переночевать, с тем чтобы на следующее утро, перебравшись через реку, углубиться в тайгу.

Леву особенно радовало, что верующие с большой любовью и заботой приняли жену заключенного брата. Каждая сестра хотела понянчить ребенка, все любовались им.

Вечером ребенок спокойно уснул. Перед сном много горячих молитв вознеслось за заключенных, за их семьи. Любовь, любовь во всем видел Лева. И, засыпая, он особенно чувствовал боль за тех людей, которые не понимают этой любви, клеймят верующих и всячески стараются расправиться с ними.

Когда утром он проснулся, то, независимо от его воли, в сердце звучал гимн:

PoetryГорько плакал Великий, Могучий Христос.
Слезы горя на землю ронял...
Сильной воин любви, не стыдился Он слез...

Нет, Я плачу о вас;
Я лью Свои слезы и кровь,
Но Я вижу, что вам непонятна любовь,
За нее Вы распнете Меня...

Когда Лева умывался, мелькали мысли: им непонятна любовь, они не хотят знать Христа, они распинают Его. Но можно ли сердиться на них за это? Отче, прости им, ибо не знают, что делают, ссылая лучших братьев, лишая жен мужей, детей - отцов.

День выдался чудесный, какие нередко бывают осенью, прежде чем погода окончательно испортится и начнутся дожди. Солнце приятно грело, воздух был как-то особенно легок, свободно дышалось. Ветерок не качал даже вершины высоких слей. Переправиться через реку на пароме и идти тайгой - было одно удовольствие. Тем более, что он дорогой мог беседовать с сестрой. Они двигались не торопясь, часто отдыхали. Мать пеленала и кормила сына. Холмы, покрытые лесом, были кругом. Дорога вилась между ними, уходя все дальше и дальше. Часто Лева, привыкший ходить быстро, удалялся от сестры и потом, покачивая младенца, дожидался ее. Лева был плохой певец, сестра же прекрасно пела, поэтому дорогой он несколько раз просил ее спеть, сам же только слушал.

- Ну, спойте, сестра, - говорил он. - С песней легче идти.

- О чем же вам спеть?

- О том, что у вас на душе.

Она запела:

Poetry- Мы бодрей на жизненном пути пойдем,
Если будем доверять Иисусу.

Просветлеет путь тогда, радость будет навсегда,
Не смутит враг никогда,
Если будем доверять Иисусу.

Уже темнело, и тайга погружалась во мрак. Лишь вырисовывались на фоне неба зубчатые вершины гор, когда, наконец, дорога стала спускаться куда-то вниз, и перед ними в тайге открылась маленькая Александровка. Как говорили, эту деревушку основали в прошлом оставшиеся на поселение каторжане, возможно, декабристы. И в этой небольшой далекой деревне уже тлела искра доброго света и огня. Обратилась ко Христу одна женщина, которую и стали искать Лева с сестрой.

- Вы не знаете, тут должна быть одна верующая женщина? - обратилась она к старушке.

- Да мы все - верующие, - отвечала она.

- Да, такая, что по Евангелию живет.

- А, это зобатая баптистка! Вот идите в ту избу,- махнула рукой старушка.

Сестра оказалась дома и радостно приняла их.

- Проходите, проходите, гости дорогие! Вот Господь послал! Прозвище "зобатая" дано было ей не напрасно. У нее на шее был зоб, величиной с детскую головку.

Узнав, что прибывшая с малюткой, есть жена брата К., она особенно обрадовалась.

- А ведь он бесконвойный, часто у меня бывает. Такой бодрый, все про вас рассказывает. "Жди. - говорит, - жену с ребенком".

Хозяйка угостила прибывших парным молоком и свежим, душистым хлебом своего изготовления. И Лева, и сестра с аппетитом поели с дороги.

- Чудно Господь делает! - заметал Лева. - Вот сколько я ни путешествую, везде есть родные, так что у чужих останавливаться почти не приходится.

- Да, брат, - сказала хозяйка, - это мое служение. Вот бывало, когда братьев не сажали, я так тосковала, думала, - ну зачем я живу в такой глуши? Нет от меня пользы. А вот теперь и братья заключенные ко мне ходят, и приезжающие на свидание у меня останавливаются, и поем, и беседуем, и молимся. Благодать одна. Оказалось, и я нужна Господу!..

Глава 42. Узники централа (Александровский централ)

"Верою побеждали..."

Евр. 11:33

Рано утром сестра пошла и сообщила через дежурную охрану, что к К. приехала жена. Он тотчас же прибежал и бросился обнимать жену и подбрасывать маленького сына. Увидев же Леву, он еще более развеселился, обнял его и поцеловал.

- Вот это чудесно! И как вы вовремя прибыли! И, наклонившись к уху Левы, он шепнул:

- Этой ночью у нас будет здесь вечеря Господня.

- А ведь работа у меня здесь интересная, - сказал он громко. Ведь я - специалист по пожарной охране и теперь фактически руковожу в централе всем этим делом. Пожарка - то у нас как раз напротив централа, и я целый день хожу по воле...

Рассказывая, он почти не оставался на одном месте, постоянно жестикулировал. Это был весьма энергичный, подвижный человек, южного темперамента. Сестра усадила всех за стол, и, хотя брат-пожарник и уверял, что он уже позавтракал, она накормила его тоже.

- А мне все-таки нужно на работу, - сказал он. - А, ты, брат, - обратился он к Леве, - пойдем со мной. Посмотришь, как мы работаем. К тому же у тебя такой вид, что ты похож на заключенного. Так что, внимания не обратят.

Он показал ему пожарный сарай, машины. Все пожарники были на своих местах, во всем чувствовался порядок и дисциплина.

- У меня, брат, дело идет слаженно, - рассказывал он Леве. - И вот мой принцип. Он указал на плакатик, написанный от руки, висевший над столом: "Один за всех, и все за одного". Безусловно, его здесь любили и уважали.

Он рассказывал Леве, как по тревоге они вскакивают и готовы ехать немедленно. Брюки заправлены в сапоги, так что пожарник сразу попадает одновременно ив брюки, и в сапоги, застегивается - и готов.

Обойдя все, что положено, он сел с Левой на ближайшем холме, и пошла искренняя беседа. Лева рассказал о своем призвании, посещениях, стремлениях быть там, "где трудно дышится, где горе слышится". Брат К., оказалось, любил Некрасова. Он писал стихи и, подражая Некрасову, написал одноименную поэму: "Кому на Руси жить хорошо", но только с духовным уклоном. Благодаря своей работе, он был в курсе жизни заключенных всего Александровского централа и знал, где находятся какие братья и сестры, всячески старался облегчить их участь. Александровский централ не вмещал всех заключенных, поэтому вблизи были построены для них особые бараки, обнесенные колючей проволокой.

Поговорив с братом, Лева направился в самый централ. Это было огромное здание, обнесенное высокой, каменной, побеленной стеной. На огромных воротах на красном фоне была издалека видна надпись: "Александровский распределитель".

Лева стал хлопотать о свидании. Проверили документы, дали разрешение. Потом провели через огромные железные ворота и еще через такие же и решетчатую дверь высокого здания. Он оказался в совершенно пустой комнате с мрачными решетками на окнах.

На свидание он пришел не один, было еще несколько женщин, на лицах которых он читал глубокую скорбь и тревогу за своих близких. Открылись темные железные ворота в противоположной стене и надзиратели вывели заключенных на свидание. Лева не знал, к кому идти.

- Что же ты не идешь? - спросил надзиратель. - Или не узнаешь, что он так изменился.

- Да, действительно изменился, - сказа Лева, обнимая седоватого обросшего старичка. Это был брат с Украины, которого он в первый раз видел, но которого полюбил так, как будто они всю жизнь прожили вместе. Они обменялись несколькими словами и убедились, что они навеки родные. Их сердца горели любовью Божиею.

Старичок сидел в камере, мало дышал свежим воздухом, лицо его было бледно, несколько отечно. Когда Лева поприветствовал его и рассказал, как стойко, с большой надеждой на лучшее братья переносят страдания, глаза старичка наполнились слезами.

- Ох, брат, - сказал он. - Тот же Господь и со мною, точно так же, как вы рассказываете о других. Он утешает и укрепляет меня. Ведь если я умру и не вернусь к родным - это не беда, ведь я пойду к Господу, там встречусь с родными, там лучше...

Когда кончилось свидание, старичок особенно благодарил Леву за посещение.

- Не меня, брат, благодарите, - отвечал Лева. - Я - ничто, я только послушался Господа, Его и благодарите.

В те дни, когда Лева посещал заключенных, он нес им радость, но какую - он сам тогда не сознавал. Лишь спустя несколько лет, когда он сам многое испытал, он понял, что значит для заключенного - встретить близкого по духу человека.

В тот день Леве удалось познакомиться и побеседовать еще с несколькими бесконвойными братьями. Для них встреча с Левой была большой радостью.

Наступила ночь, темная, беззвездная, осенняя ночь. И тайга, и Александровский централ, и все вокруг погрузилось во мрак. И один за другим к избушке, где жила сестра в Александровке, потянулись братья. Они шли на вечерю Господню, вспоминать страдания Христа. Некоторых из них отпустили свободно, так как начальство, зная, что они баптисты, вполне доверяло им. Другие с риском вышли из-за проволоки, чтобы только приобщиться к Телу Христа, к Его пролитой за грешников Крови.

Эту вечерю Господню Лева никогда не забудет, как первую вечерю среди заключенных. Он был один "свободный" брат среди них. Тускло горела керосиновая лампа. На простых табуретках сидели они, страдальцы за Христа. Строго, с глубокой сердечностью и мыслью звучало негромкое пение:

PoetryВзойдем на Голгофу, мой брат.
Там посланный Богом Мессия распят.
О правде святой проповедывал он,
Больных исцелял, а теперь Он казнен,
Падем перед Ним.

К глухим мужским голосам красиво и стройно присоединялись два женских голоса,

Хлебопреломление совершал брат К. Он говорил, что соблюдение этой великой заповеди Христа никогда не прекратиться до Его пришествия. Он рассказывал, как в условиях Иркутской тюрьмы, они с большим трудом доставали вино и аккуратно в камере совершали вечерю Господню. Он делился тем дивным благословением, которое они имели тогда.

Теперь, открыв "Евангелие от Матфея" 26 главу он прочитал с 21-го стиха: "И когда они ели, сказал: истине говорю вам, что один из вас предаст Меня. Они весьма опечалились и начали говорить Ему, каждый из них: "Не я ли, Господи?"

Брат обратил внимание на состояние сердца Иисуса в момент последней встречи с учениками. Он скорбел о том, что один из близких учеников, который видел всю любовь Его, окажется предателем. Он говорит им: "Один из вас предаст Меня". Эти слова наполняют скорбью души Его последователей: "Не я ли, Господи?"

Брат говорил о том, что и теперь самые видные служители Божий зачастую предают дело Божие. Своим поведением, своею неверностью, отступничеством они вновь предают Христа на распятие.

- Да, испытывает себя сам человек, "Что ты делаешь?" Если ты предаешь брата, не предаешь ли ты тем самым Христа?

Как многие были искушены до такой степени, что предавали друг друга? Брат предложил всем представить себя пред Господом и сказать Ему то, что говорили ученики: "Не я ли, Господи?"

И, склонившись на колени, в молитве со слезами, заключенные обращались к Нему с вопросом: Не я ли, Господи? Молили Его дать силы не оказываться предателями дела Божия. Это была особая молитва. Это было особое положение душ, исповедание их, гонимых, лишенных всего за Истину.

Дальше совершалась вечеря Господня. Стояли со склоненными головами, тихо воспевая, рассуждая о Теле и Крови Христовой, они вкушали хлеб и вино, черпая силу для дальнейших подвигов в верности. С ними был и Лева, он тоже спрашивал: "Не я ли, Господи?" и умолял Спасителя вести его так, чтобы не предавать никого. Спели гимн: "Да будет Отцу Всеблагому хвала, Господня любовь нас от смерти спасла..."

Приветствовали друг друга целованием и тихо, мирно разошлись...

Глава 43. Среди заключенных

"В темнице были и вы пришли ко Мне".

Мтф. 25:36

Два дня пытался Лева получить свидание с теми заключенными, которые находились за проволокой, но безуспешно. Он молил Господа научить его, как правильно поступить. И вот однажды, когда заключенные тянули телефонную линию в лагерь я ставили столбы, он присоединился к ним. Когда они, вскочив на телеги, поехали на обед в лагерь, поехал с ними и Лева. Благополучно проникнув в зону, он свободно ходил по баракам, знакомясь с братьями и сестрами, приветствуя их верой, надеждой, любовью. Он смотрел как они живут, трудятся, полные огня и веры.

Особенно понравился ему брат-кузнец. Энергичный, сильный, он работал на хоздворе, ковал в кузнице железные детали. Его веселость, бодрость особенно понравились Леве.

Глубокое, неизгладимое впечатление произвела на него встреча со слепым братом - скрипачом. Ему предлагали здесь играть в агитбригаде плясовые вещи, но он категорически отказался, считая, что этим он не славят Господа. Тогда его заставили работать, пилить дрова. И он пилил их с одним зрячим заключенным двуручной пилой. Там, сидя на бревнах, делился он с Левой.

- Дивное Господь делает! - говорил он. - Мы не видим, не замечаем, а к небу несется гармония служения Богу, Это как в хоре. Звучат одни голоса, потом они умолкают. Поют другие, более слабые, нежные. Потом опять все вместе. Так и тут" в деле служения. Мы служили Господу, много делали передовые братья. Но вот Господь - регент душ человеческих - заставил замолчать. Нас арестовали. Теперь ноют более слабые, нежные, но их служение также драгоценно пред Богом и дивной музыкой льется к небесам,

- Да, велики планы Божий, - сказал Лева. На прощанье слепой сказал:

- Не печальтесь обо мне, брат. И без зрения, с Господом хорошо везде, и тут хорошо. Благодарю Бога.

Так же благополучно, как въехал, выехал Лева на подводах вместе с отдохнувшими и пообедавшими заключенными.

К вечеру до него дошли слухи, что за ним начинают следить.

На другое утро, с большой любовью простившись с братом К., его спутницей и сестрой-хозяйкой, жительницей Александровки, Лева двинулся пешком в обратный путь.

Погода все еще была по-осеннему прекрасная, но уже местами по небу ходили невеселые тучи, обещая дождь. Лева шел легкими быстрыми шагами по таежной дороге и снова восхищался разноцветным убранством леса. Здесь было больше хвойных пород, и основные массивы тайги стояли вечнозеленые, свежие.

Благополучно переправившись через речку и побывав в Усолье, он передал там братьям и сестрам привет от заключенных и двинулся по направлению к железной дороге.

На станции было много народу, все больше крестьяне. Они перемещались в разных направлениях. Билет удалось получить, без затруднений.

Лежа на полке и посматривая на мелькавшие мимо леса, поселки и деревни, Лева прислушивался к разговорам пассажиров. О чем только ни говорили люди: об одежде, о пище, о своих семейных обстоятельствах и о переменах в жизни...

Но никто из них не говорил о Боге... Было ясно, что никто из них не знает истин евангельских, что они - бедные язычники, живущие во тьме и уходящие во мрак могилы, "Какая разница, - думал Лева, - они и те, кого он посещает? Их жизнь озарена светом правды, у них совсем другое содержание жизни, другие нравы..."

Поезд двигался все дальше и дальше, приближаясь к Красноярску. И Лева мысленно перенесся в этот город. В его воображении рисовалась встреча с отцом, их сердечные беседы, воспоминания о Волге, о близких, хотя бы короткий отдых. Но он ошибся. Когда в знакомом железнодорожном поселке приблизился к дому, где жил его отец, дверь открыла та же гостеприимная сестра. Она радушно приняла его, но с печалью в голосе сказала:

- Папы твоего у нас уже нет. Его отправили дальше - вниз по Енисею.

Сестра угостила его чаем, и пока Лева пил, рассказала, как бодро и радостно его отец собирался в путь, говоря, что он нужен там...

Глава 44. По узкому пути (Красноярск и вверх по Енисею)

"Кто хочет идти за Мною, отвергни себя..."

Мтф. 16:24

Лева решил на несколько дней остановиться в Красноярске и привести в порядок свои записи - анкеты. Он даже изобрел шрифт, хотел переписать всех тех, кого посетил, но подумал, что это ни к чему, и оставил эту затею. Много времени занимали письма. Журнал "Вестник изгнанника" он думал оформить в зимних условиях, живя у ссыльных, в глухих местах Ангары. Теперь же он писал своим близким, находящимся на воле и в заключении, о своих путешествиях, встречах, о тех великих надеждах, которыми живет народ Божки,

На красноярский адрес ему пришли письма из разных мест, где он был и где не был. Из этих писем он узнал, что заключенные не забыты, и это особенно радовало его. Были вести из Соловков, от дорогой, близкой сердцу, молодежи Поволжья, которая находилась в изгнании в лагере особого назначения. Большую радость доставили ему письма матери, которая не ограничиваясь этим, исполненная материнской любви и заботы, прислала посылку с зимним пальто, шапкой и старыми подшитыми валенками. Это было как раз кстати. Надвигались суровые сибирские холода, и без теплых вещей двигаться было невозможно.

В это время о пище, и об одежде Лева совершенно не задумывался. В нижнем белье было много новых дыр, их Лева старательно стягивал нитками, совершенно не задумываясь, что будет дальше. Все его внимание поглощали письма, анкеты и записи. Поразмыслив, он решил оставить их у одной сестры, которая жила вблизи молитвенного дома.

- Я прошу вас сохранить эти пакеты, - сказал он низенькой краснощекой сестре, у которой бывал уже не раз. Муж ее был на работе. Их маленькая дочка лет восьми, подружилась с Левой и сегодня, как всегда, радовалась его приходу.

- А вы, дядя, уезжаете? - спросила она. - Уезжаю, далеко, далеко, на Ангару.

- О, там медведи! - сказала она.

- И не только медведи, есть и люди, - сказал Лева. - Я еду к людям, братьям,

- А медведей не боитесь?

- Нет, не боюсь. Я ведь не один еду.

Он попрощался с ними и пошел на квартиру, где жил его отец, собираясь в дорогу. Был ветреный, холодный день. Енисей волновался. Волны, покрытые беляками, вовсю ходили по нему. На пристани не многолюдно. Леву провожали сестры. Среди них была и та прачка, которая носила с ним передачи в тюрьму.

- Я здесь недавно и вашего отца провожала, - говорила она. - Вы к нему заедет".;?

- Видимо, не придется, - сказал Лева. - Его направили в Енисейск, это ниже. Я же еду до устья Ангары, чтобы по этой реке потом подняться вверх,

Последние слова прощания.

- С Богом! Обещаем молиться...

Третий гудок, зашумели машины, пароход вздрогнул и двинулся вниз по течению. Скоро провожающие стали маленькими, незаметными фигурками и исчезли из вида вместе с городом и пристанью.

Чудные картины дикой природы енисейских берегов раскрылись перед глазами Левы. Огромная многоводная сибирская река. Сколько мощи и силы в ней! А берега! Какие скалы, какие угрюмые, мрачные горы! Ч го-то суровое, дикое было в них, И Лева вспомнил родные Жигули, Родную Волгу Каким миром, особой красотой повеяло на чего из воспоминаний о тихой русской реке, о Жигулях. Но и эта дикая, девственная природа была по-своему хороша. И Лева, не отрываясь, смотрел на скалы, нависшие над водой, а на горы с соснами, я на их вершины. А пароход все шел и шел. Местами он замедлял ход и осторожно пробирался между порогами, подводными камнями. Вода бурлила, пенилась, шумела над ними. Приближалась ночь. Становилось все холоднее. Пароход не отапливался, и пронзительный ветер проникал всюду. Лева старательно укутался в свое пальто и вместе с другими пассажирами усаживался поудобнее, чтобы меньше мерзнуть.

Так как сейчас он ехал в сущности с намерением перезимовать в глуши Ангары, то захватил с, собой и постель - плотную подстилку и небольшую подушечку, Попросив у Бога благословения на сон грядущий, Лева развернул свою подстилку и. не раздеваясь, прикрывшись пальто, под шум машин парохода быстро уснул. Ему снилась река, быстрая, бесконечная. И он плывет, плывет, и так холодно в воде, и так мрачно кругом, и берега не видно. Вдруг он увидел лес, полянку и большие деревянные бараки. Проснулся, уже светало. Холод пронизывал. Чтобы согреться, он стал быстро ходить из угла в угол, потом увидел пьющих чай пассажиров, вошел к ним, наполнил кружку кипятком и с наслаждением нанялся горячего чая с хлебом.

- А если дальше будет так холодно, надо что-нибудь придумывать, - рассуждал он про себя. И решил, что в случае резкого похолодания прорежет дырку в тюфячке, наденет его поверх пальто и будет чувствовать себя прекрасно. Но до этого не дошло. Ветер утих, выглянуло солнце, и стало теплее.

В одном месте пароход остановился посередине реки. Путь был прегражден. Между порогами застряла большая баржа, груженная хлебом, и мешки с зерном перетаскивали на другую баржу, чтобы та, несколько приподнявшись над водою, могла свободно пройти.

Наконец, пароход остановился у пристани, которая называлась "Стрелка". Это было устье Ангары. Прозрачные, чистые коды красавицы-реки, вытекающей из Байкала, вливались в мутные воды Енисея и, некоторое время не смешиваясь с ними, сохраняли сбою чистоту. Сойдя на берег, Лева оглянулся на реку. Да, это была ширь водная. Здесь берега словно расступались, приветствуя слияние двух рек. У пристани расположилась небольшая деревушка с одноименным названием. Лева пошел туда, чтобы узнать, как можно плыть вверх по Ангаре, Однако все старожилы деревни, с кем бы он ни говорил, качали головой и утверждали, что уже поздно.

- Скоро, парень, лед пойдет, - наставительно говорил старый сибиряк-чалдон. - И никакие катера вверх по Ангаре не пойдут.

- Да как же быть? - спрашивал Лева. - Мне нужно добраться вверх до деревень Погорюй, Потоскуй, Покукуй. И еще дальше. Нельзя ли тогда берегом реки?

- Ничего не выйдет, - говорил старый чалдон, махнув рукой. - Нужно ждать, когда санные дороги установятся. Да и вообще, тут на Ангаре дороги трудные.

Ночевать Лева попросился в одну крестьянскую избу. Хозяин подтвердил, что пробраться теперь вверх по Ангаре невозможно:

- Придется тебе зимовать у нас на Стрелке, никуда не денешься, раз заехал.

Перспектива зимовать в глухой сибирской деревушке, где нет родных и близких, очень беспокоила Леву. Как быть?

Он открыл любимую книгу и прочел: "Все заботы ваши возложите на Него, ибо Он печется о вас". Эти слова сразу успокоили. Он печется, Он устроит все, - думал Лева. У хозяев он купил замечательный сибирский хлеб. Это очень вкусный пшеничный крендель-витушка. У них же оказались своего засола огурцы. Чай, огурцы и хлеб были самой любимой Левиной пищей.

Наутро ударил мороз, вода в лужицах замерзла. Что делать? Лева поспешил на берег. Енисей нахмурился. Маленькую пристань подбрасывало на волнах. От обслуживающего ее человека Лева узнал, что пароходы к берегу уже не пристают, а торопливо идут вверх, вниз, спешат, чтобы не замерзнуть в пути. Что делать, что делать? - думал Лева.

Свирепый ветер, казалось, готов был сорвать с него пальто. Глухо, заунывно, по-осеннему шумела еловая тайга.

У Левы созрел план: вернуться назад в Красноярск, потом ехать в Канск, и оттуда санным путем пробираться к ссыльным на Ангару. Ни холодный ветер, ни надвигающиеся морозы сибирской зимы не останавливали его. Но как выбраться с этой Стрелки? "Господи, помоги!" - молился он.

Он решил весь день не уходить с берега и ждать. Может быть, какой-нибудь пароход пристанет. Но они не приставали. Вверх прошел один большой пассажирский пароход, но даже не приблизился к пристани, прошел другой - и тоже мимо. Но Лева не терял надежды. Он все стоял на берегу и всматривался в волнующуюся реку, воды которой уходили на север. Он ждал, ждал.

И вот показался небольшой буксирный пароходик, тянувший баржу. У него, видимо, было что-то не в порядке, и он пристал к берегу.

Лева бросился к капитану.

- Вы плывете в Красноярск?

- Да, к Красноярску, - отвечал тот озабоченно. - Да не знаю, как сойдем, того и гляди лед ляжет.

- Захватите меня, пожалуйста, я заплачу.

- Пассажиров не берем, - резко ответил капитан. - Нам не до них. Вот матросов нам нужно.

- Так, пожалуйста, я матросом буду. Я с Волги. Буду работать матросом.

- Ну, тогда садись! - сказал капитан и спустился в машинное отделение.

Схватив под мышки свою постель, Лева тотчас оказался на палубе. Пароход отплыл и потянул за собой баржу. Лева приступил к матросской работе.

Глава 45. В непогоду (По Енисею)

"Око Мое над тобою".

Пс.31:7

В обязанности Левы входило подносить смазочные масла и горючее в машинное отделение, а также под руководством механика делать уборку. Свои вещи он сложил в матросской каюте, спустившись по лестнице в трюм. Матросы сидели за столом, пили чай и не обратили на него никакого внимания. Всех их занимал только один вопрос: доплывут ли они до Красноярска, или придется причалить в каком-нибудь затоне, или, что всего хуже, замерзнут где-нибудь на пути.

Все внимание уделялось работе машины, подаче горючего; плыть приходилось против течения, с большим трудом. Лева тоже волновался. Ведь застрять дорогой - совсем не входило в его планы.

Глухой ночью, стоя на палубе, Лева заметил, что впереди появляется все больше и больше огней. Из разговора капитана он понял, что они приближаются к пристани, у которой стоит большой пассажирский пароход, идущий вверх. Капитан решил пристать к берегу, чтобы механик устранил некоторые неполадки в работе машины.

Как быть, Господи! Подскажи мне - внутренне молился Лева. У него зрела мысль, что ему нужно покинуть ненадежный буксирный пароход и пересесть на пассажирский. Он так и сделал. Как только пароход причалил к берегу, он схватил свои вещи, прыгнул на подмостки и исчез во тьме берега.

Войдя на пассажирский пароход, он тут же купил билет 4-го класса и, промелькнув мимо спящих людей, забрался на свободную верхнюю полку и тут же уснул. Сквозь сон он слышал, как пароход тронулся и, равномерно покачиваясь, двинулся вперед, вверх.

Он проснулся от страшного крика. Пароход стоял. В проходах сновали люди в черных полушубках и, нещадно матерясь, поднимали всех спящих, заставляя выгружать пшеницу. Слышался жалобный голос:

- Я больной, не тронь.

- Вставай, иди к врачу, он осмотрит, освободит, если больной. Озираясь кругом, Лева понял, что он попал в лагерь заключенных, которых эвакуировали в 4-ом классе вверх по Енисею.

- Ну, а ты, что лежишь? - обратился к нему какой-то военный.

- Я не ваш!

- Как так не наш? Документы?

Лева достал паспорт, военный посмотрел и оставил его в покое.

Заключенные возвращались потные, разгоряченные после тяжелой работы - выгрузки мешков с пшеницей с парохода. Несли в чайниках кипяток и закусывали ржаным хлебом и воблой, которая была у них в изобилии.

- Эй, паренек! - крикнул Леве седоватый старичок, очищая воблу. - Не брезгуй нами, слезай чай пить.

Лева слез, достал из своего мешка несколько витушечек и, угощая заключенных, присоединился к ним.

- А ты нашего хлеба попробуй, хороший хлеб, чисто ржаной, и рыбка хороша, жирная, кушай!

Лева с наслаждением ел хлеб с вкусной воблой, запивая кипятком. Заключенные рассказывали, что их везут в Красноярский лагерь. Он быстро сдружился с ними.

Наутро положение стало тревожным. По широкой глади Енисея пошел лед. Пароход вздрагивал, напрягал свои силы, торопился вверх. Но льда становилось все больше и больше. Мороз крепчал.

Наконец, на левом берегу Енисея, что полого подходил к воде, показалось какое-то селение. Пароход остановился, и было объявлено, что все пассажиры должны сойти на берег. Пароход в Красноярск не пойдет, направляется в ближайший затон.

Сначала сходили заключенные, их считали, окружали вооруженной стражей и вели в ближайшие избы. Потом выходили пассажиры, которые спешили расположиться в оставшихся свободных избах. Лева попал в дом, в котором уже была одна пассажирка с двумя маленькими детьми. Она оказалась женой заключенного и следовала за ним. Ее муж, видимо, пользовался уважением у начальства и скоро явился к жене, досадуя, что из-за мороза она переживала большие трудности в пути.

Лева вышел, чтобы узнать что-нибудь о подводе. Но увы, часть подвод мобилизовал для своих нужд лагерь. Оставшихся лошадей наняли за большие деньги более состоятельные пассажиры и уже отъезжали к Красноярску. До города, как они говорили, оставалось 72 километра. Дорога шла берегом Енисея по неровным скалистым местам. Как быть? - думал Лева. "Господи! Помоги мне!"

Ведь если бы не вещевой мешок да не постель, можно было бы смело идти пешком. Но добираться в зимнем пальто, в валенках, да еще по гололедице с вещами было невозможно.

Он вошел в избу, где остановился. Там заключенный рассказывал жене, что завтра их вещи сложат на подводу и они строем двинутся в путь. Он уже договорился с начальством, чтобы подвезли на подводах и его жену с детьми.

- Послушайте, обратился к нему Лева. - Тут у меня немного вещей. Я оставлю их вам, а вы дайте мне адрес вашего лагеря, и я, когда буду в Красноярске, возьму их у вас:

- Пожалуйста! - сказал заключенный. - Вы не боитесь, что мы украдем?

- Нисколько, - ответил Лева. - Я знаю, что и среди заключенных есть вполне честные люди. Я уже познакомился с вашей женой и вполне доверяю вам. Бог даст, ничего не пропадет.

На следующее утро, оставив у них вещи, Лева раньше всех отправился в путь. Падала мелкий снежок. Зима вступила в свои права. Километр за километром бодро шагал Лева. Но скоро он убедился, что идти пешком зимой и идти пешком летом - большая разница. Зимняя одежда - лишний груз, быстрее устаешь, валенки трут ноги. Первый день Лева прошел сравнительно легко, но на ногах уже были натерты мозоли.

Когда стало темнеть, он остановился на ночлег в небольшом селе, расположенным у дороги. Его пустили ночевать пожилые крестьяне, муж с женой. В избе было тепло, чисто. Перекусив, он достал Библию и стал читать.

- Что читаешь? - заинтересовался крестьянин.

- Библию?

- О! Говорят, святая книга?

- Да, святая, - ответил Лева и прочитал несколько строчек.

Крестьянин и его жена слушали внимательно, вздыхали.

- Вот попы нам правду не говорили, ,- сказала старушка. - Пьянствуют они больно много. Мы уже последнее время с мужиком и в церковь не ходили. А про настоящую веру Христову так и не слыхали.

- А здесь у вас нет ли баптистов или евангельских христиан? - спросил Лева.

- Нет, не слыхали, - сказал крестьянин. - Темные мы люди... Перекрестившись на угол, где виднелась закопченная икона, он полез на печку спать. Лег на лавку и Лева. Перед сном он молился: "Господи! Ты видишь, сколько еще деревень, сел находится в полной тьме. Пошли свет Евангелия, Твое спасение многим".

Сердце Левы ожидало тепла и света не только для себя, но и для других, для народа, среди которого он жил и путешествовал.

Старушка потушила лампу. Где-то заунывно трещал сверчок. В трубе зловеще выл ветер. Надвигалась зима - морозная, снежная. Страшная, беспросветная ночь. Неужели эти молитвы о пробуждении русского народа, о свете Евангелия, мира и любви, останутся не услышанными? Неужели и впереди будет бесконечная, беспросветная ночь?

- Нет, - твердо решил Лева. - За ночью следует день. Молитвы будут услышаны. Прекрасное, солнечное - впереди.

Глава 46. Темнеет (Красноярск)

"Ибо Сам сказал: не оставлю тебя и не покину..."

Евр. 19:5

Еще было темно, когда хозяйка встала и начала хлопотать у печи. Проснулся и Лева и сразу стал собираться в дорогу.

- Ну, покушай сынок, - сказала старушка, ставя перед ним кружку молока.

Перед едой и после нее Лева открыто молился. С удивлением смотрели на него крестьяне. Такой молитвы они в жизни не слышали. Заплатив за ночлег и молоко, Лева распрощался с хозяевами и вышел.

Моментально почувствовал он мороз.

В Сибири морозы наступают как-то сразу сурово. Уже рассветало. Небо было серым от туч. Местами ветер надул сугробы. Лева шел и шел, размышляя, вспоминая, иногда внутренне возносился душой и сердцем к небу. Хотелось бы скорее добраться до своих, немного отдохнуть и двигаться дальше, чтобы потом где-то перезимовать. Путешествуя уже много месяцев, Лева чувствовал не только физическую усталость, но и какое-то внутреннее утомление. Ведь так часто его путь требовал напряжения, риска, и только силы Неба укрепляли его бесстрашно двигаться вперед.

Несмотря на эту усталость, у него и мысли не было вернуться на Волгу, к матери, жить так, как живут все.

Дорога шла то в гору, то под гору, то приближалась почти к берегу реки, идя через тайгу, то уходила в сторону через покрытые снегом поля. Он останавливался, иногда присаживался на ствол упавшего дерева, закусывал и потом опять шел и шел. К вечеру стали страшно болеть утомленные, растертые ноги. Мороз крепчал, не было никаких признаков того, что город близко. Но он все, более напрягал силы, надеясь хоть к ночи добраться до Красноярска.

И вот, наконец, на горизонте показался холм с видневшейся на нем башней. Лева знал, что эта башня стоит вблизи Красноярска, и ободрился. Потом послышались паровозные гудки, и вдали он увидел очертания окраины Красноярска. Совсем уже смеркалось, когда он, с трудом передвигая усталые ноги, напрягая волю, вошел в железнодорожный поселок.

По дороге встретилась знакомая сестра, та самая, у которой останавливался отец. Но что это? Она с каким-то испугом смотрит на него и делает вид, как будто не замечает. Поспешно идет в сторону. От страшного, непонятного предчувствия защемило сердце. По дороге ближе всего был молитвенный дом, и, хотя собрания не было, он решил зайти туда. Тяжело переступая через порог, Лева вошел в сторожку.

- Мир вам! - сказал Лева и опустился на табуретку.

- Ах, Боже мой! Ах, Боже мой! - воскликнула находившаяся там сестра, бледнея при виде его.

Он с недоумением посмотрел на нее.

- Лева, вы знаете, в доме той сестры, где вы оставили бумаги, был обыск. Взяли все, Вас ищут. Допрашивали всех: "Что за человек?" Катали на автомобиле маленькую девочку, угощали конфетами, все расспрашивали, какой это у них дяденька был.

- Пойду, скажу брату, что вы пришли. Она поспешно оделась и выбежала. Лева опустил голову на руки. Он страшно устал, был голоден, болели ноги.

Вошел брат.

- Дорогой брат, - сказал с дрожью в голосе сильный пожилой мужчина. - Я обещал, что как только увижу вас, пойду сообщу им.

- Хорошо, - сказал Лева. - Но давайте прежде помолимся. Этот брат, опустившись вместе с Левой на колени, плакал. Душа его страшно терзалась, и ему было бесконечно жаль Леву, который, он знал, идет ради Христа. И в то же время данное обещание...

- Господи! Господи! Будь милостив ко мне! - стонал он.

- Господи Боже! - молился Лева. - Я так устал, так устал, у меня нет больше сил. Да будет воля Господня, Твоя святая воля во всем. Будь милостив к нам.

Когда они встали с колен и поприветствовались, то Лева спокойно сказал:

- Дорогой брат. Вы должны быть честным, я нисколько не осуждаю и не упрекаю вас. Люблю по-прежнему. Идите и скажите, как вы обещали.

Брат вышел. Была ночь. Лева встал и тоже пошел. Шел шатающейся походкой измученного человека. Шел во мрак ночи. Куда? Он сам еще не знал.

- Господи, укажи, где и как я могу иметь хотя бы маленькое пристанище и хоть немного отдохнуть?

И вдруг пред ним как бы предстал образ той сестры-прачки, которая так старалась помочь все бедствующим, особенно заключенным. Великою радостью засветились ее глаза, и она приняла его, зная обо всем, что произошло.

- Сестра, вы не боитесь принять меня? - спросил Лева,

- Нет, нисколько, дорогой брат, нисколько! Я счастлива, что мне выпало на долю послужить вам. Видимо, вы больны?

- Нет, - сказал Лева. - Просто устал.

- Так вымойте ноги и ложитесь на мою постель.

- Нет, - возразил Лева, - я вот лучше здесь на сундучке.

- Даже не думайте! Я здесь хозяйка. Мне послужить для вас - это как послужить для Господа!

Она помогла ему вымыть ноги, на ступнях которых было много кровавых мозолей, и накормила.

Преклонив колена, Лева горячо благодарил Бога, что Он послал ему отдых. А сестра благодарила Бога за то, что Он послал ей брата.

Квартира была с отдельным входом. Это Леву вполне устраивало.

- Никто, брат, не должен знать, что вы у меня, - говорила сестра, - пока заживут ноги, ни о чем не думайте. Дальнейшее усмотрит Господь!

Она ушла на работу, а Лева целый день лежал в чистой, мягкой постели. - Как чудесно сделал Господь! - думал он. - Казалось, впереди полное отчаяние, пропасть, и вдруг - покой.

Он открыл книгу псалмов и стал читать. Бессчетное количество раз читал он псалмы, знал наизусть, но теперь эта книга воспринималась по-новому. Псалмы не только читались - переживались. Скорби, трудности, вздохи автора псалмов были трудностями и вздохами Левы.

Некоторые места из псалмов были такие, что он свободно мог использовать их для молитвы:

"К Тебе, Господи, возношу душу мою. Боже мой! на Тебя уповаю, да не постыжусь... Призри на меня, и помилуй меня, ибо я одинок и угнетен. Скорби сердца моего умножились, - выведи меня из бед моих... Сохрани душу мою и избавь меня, да не постыжусь, что я на Тебя уповаю." (Пс. 24)

"Приклони ко мне ухо Твое, поспеши избавить меня. Будь мне каменною твердынею, домом прибежища, чтобы спасти меня. Ибо Ты каменная гора моя и ограда моя; ради имени Твоего води меня и управляй мною. Выведи меня из сети, которую тайно поставили мне, ибо Ты - крепость моя." (Пс. 30)

Вечером пришла сестра с работы, принесла из больницы мази и бинтов, перевязала ноги Леве. Несколько дней пролежал он у нее. Ноги зажили, силы вернулись к нему. Он сходил в лагерь и принес веши, которые оказались в полной сохранности.

Как теперь действовать дальше? Выехать в Россию, покинуть Сибирь? Или направиться в Архангельскую область? Или по направлению к Соловецким островам? Или же твердо продолжать намеченный путь и пробираться в глушь Ангары?

Лева долго не думал. Там, на Ангаре, его ждали. Особенно он обещал брату Ясырину прибыть к нему на зиму. И Лева решил не уклоняться ни вправо, ни влево, а твердо придерживаться намеченного курса.

С сестрой они договорились, что она заранее пойдет на станцию с вещами и купит билет. Лева же на вокзале не покажется до последнего. Будет на перроне между вагонами и в момент отхода поезда подойдет к ней, возьмет билет, вещи и уедет.

Была ночь. Хлопьями падал снег. Чтобы не замерзнуть, Лева быстро ходил поблизости перрона. Когда подошел поезд и началась посадка, он только в самый последний момент вышел из-за вагонов, взял у сестры билет, пожал ей руку и исчез в тамбуре.

Он ехал в Канск. Теперь ему нужно было вести себя осторожно, еще незаметнее. И в Канске он пошел только к пресвитеру, решив больше никого не видеть.

Пресвитер очень обрадовался, увидев его, и передал с ним письма и деньги для ссыльных.

Теперь Лева ехал на подводах среди убеленной снегом тайги. В одном из сел он встретил брата, который собирался также ехать в глухие места Ангары, чтобы продать там некоторые вещи. У него была еще своя лошадка, и вдвоем на санях они продолжали путь.

Глава 47. Особенный день (Евсеев мыс)

"И свет во тьме светит и тьма не объяла его".

Иван. 7:5

Приближалась середина ноября. Истекло восемнадцатилетие существования Левы на земле. И он дорогой, в часы, когда ехали с братом молча, невольно просматривал пройденный жизненный путь. Он сделал все, что мог. Чудный подарок, который он получил от Господа в день совершеннолетия, осуществился. Он отдал этот год жизни тем скорбящим изгнанникам, к которым звал его Господь.

За эти дни, он, казалось, прожил и увидел больше, чем можно прожить и увидеть за десять лет.

Он окончательно увидел и оценил свет Евангелия в людях и в то же время понял всю тьму и пустоту жизни без Бога. Не в тепличных условиях, а среди ненастья и непогоды росла и крепла его юная вера.

Они подъехали к местечку, которое называлось Евсеев мыс. Оно было превосходно. Несколько избушек стояли на поляне, расположенной среди высокого, стройного леса тайги. Здесь и жили братья. У одного из них, который валял валенки, они остановились. Верующие жили в глуши. Невозможно передать радость, которую, подарил им приезд двух братьев. Эти твердые, крепкие сибиряки, жители тайги, особенно любили петь. Вечером, собравшись в избе со своими семьями, они громко славили Господа, пели гимны.

Их печалило одно, что ни Лева, ни приезжий брат не обладали певческими дарованиями и не могли научить их новым гимнам.

- В таком случае почитай нам, брат, Слово Божие, - сказал брат, весело улыбаясь.

Лева открыл свою неизменную спутницу - Библию и сказал:

- Братья и сестры. У меня сегодня особенный день, день рождения, или как его иначе называют именины. Я знаю, что у вас не принято праздновать дни рождения, но счислять дни, чтобы приобресть сердце мудрое, мы должны, как написано. Я сегодня хочу поделиться сердцем своим с вами. Когда-то этот день я проводил в кругу семьи, с отцом, матерью, братьями и сестрами. Теперь я счастлив, что отмечаю его тоже в кругу семьи, ибо Христос сказал: "Кто исполняет волю Отца Моего Небесного, тот мне и брат и сестра и матерь".

- Сейчас, - он взглянул на всех, - я прочту вам места из Слова, дорого оно мне.

Он обвел глазами всех слушающих. Взоры всех собравшихся с любовью и вниманием были устремлены на него.

- В Евангелии от Марка в 8-й главе написано с 34-го стиха: "И подозвав народ с учениками своими, сказал им: Кто хочет идти за Мною, отвергнись себя и возьми крест свой и следуй за Мною. Ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее; а кто потеряет душ) свою ради Меня и Евангелия, тот сбережет ее".

- Вот я прожил восемнадцать лет. В них особенно стал близок ко Христу и хотел идти за Ним, и раньше шел, но это было не то. Я не отвергал себя. Теперь же, идя за Ним, я взял крест мой - служение заключенным, я действительно последовал за Ним. Много радостного принес крест мой. Но он не был из цветов. Один Бог знает все. Идти, терять душу, жизнь, ради Христа и Евангелия. Возможно, что этот год жизни принесет новые потери и страдания ради Христа и Евангелия, но нет ничего лучшего, чем этот путь.

- Хочу сказать вам, - продолжил Лева. - Все вы очень радовались, услышав от меня рассказы о моих путешествиях. Вы благодарили Бога за меня, но ведь я тоже простой верующий, как и все вы. У меня есть только то, что я не на словах, а на деле пошел за Христом, отвергну!? себя.

- Ушел восемнадцатый год жизни. Что я сделал за это время? Только одно: исполнил волю Бога - "Был в темнице и вы посетили Меня". А сколько необыкновенных благословений и переживаний я имел! Как чудно видел спасающую, руководящую, заботливую руку Господа! Ведь видя Его любовь и водительство, странно смотреть на людей, которые вообще Его отвергают. Ведь если бы не Он, никогда не были бы пройдены эти восемнадцать лет. И если бы могли вновь вернуться эти годы, я прожил бы их так же - в следовании за Христом.

- Братья и сестры! - Лева с особым вниманием посмотрел на сидящих вокруг него пожилых и молодых верующих. - Я верю, я глубоко верю, что каждый из нас, если отдаст себя целиком в распоряжение Господа, отвергнет себя, будет терять душу свою ради Христа и Евангелия и исполнит в течение года хоть один Текст повеления Иисуса, будет иметь великие благословения, радости как для ближних, так и для себя.

- А теперь я хочу молиться. Я хочу благодарить Бога за эти дивные восемнадцать лет моей жизни, просить благословения на грядущее.

Все преклонили колени, горячо молились Богу.

Лева от сердца благодарил Христа за спасение, за Его Голгофскую жертву. Благодарил, что в течение этих лет Он помог ему идти за Ним, видеть, ощущать Его, познавать красоту любви Его.

- Господи! Я не знаю, что меня ждет. Иду за Тобою. Этими словами Лева закончил молитву.

Леву горячо поздравляли с новым, девятнадцатым годом его жизни. И, слушая их приветствия, признания в любви, которые звучали в словах каждого, Лева воистину чувствовал себя в одной семье. Он оставил отца, мать, брата, сестер ради Христа и Евангелия и ныне, среди гонений, обрел во сто крат больше отцов, матерей, братьев и сестер.

Глава 48. Начало страдальческого пути (Село Черчет)

"Приходит ночь, когда никто не может делать".

Иоан. 9:4

После этого они ехали еще около трех дней. Оказались на местности среди екал, где было неспокойно. Волновались крестьяне в связи с новыми преобразованиями. Всюду разъезжали конные военные. Лева и брат поздно ночью доехали до деревни Черчет и остановились на ночлег.

Только они уснули, укрывшись на полу тулупом, как в дверь раздались удары прикладом.

Хозяин вскочил, отпер. В комнату ворвались люди в черных полушубках.

- Кто здесь? Вставай! Руки вверх! Обыскивай их!

Несмотря на то, что документы у обоих были в порядке и в вещах не было ничего предосудительного, их задержали.

- Началось! - подумал Лева.

Брат вынул из кармана Евангелие и открыв место, прочитал Леве: "Итак воины, по данному им приказанию, взявши Павла, повели ночью..." (Деян. 23:31).

Эти слова сразу успокоили Леву. Он знал, что это дано по указанию свыше, вовремя и к лучшему...

Издательство "Благовестник", Москва, 1994 г.