ШВЕЙНЫЕ МАШИНКИ И ДОНОСЫ
Фабрика работала в две 12-часовые смены. Каждую смену шитьем формы
была занята тысяча женщин. Когда у них ломались швейные машинки с ножным
приводом, Шин должен был их чинить.
Он отвечал за 50 швейных машинок и работавших на них женщин. Если его
бригаде не удавалось выполнить план, Шина и его подопечных заставляли
оставаться на процедуру «горького покаяния», т. е. продолжать работать еще 2 часа,
с 10 до полуночи.
У новеньких, не очень умелых или очень больных швей машинки часто
ломались. Чинить их таскали в мастерские на верхний этаж. Необходимость делать
лишнюю работу выводила из себя ремонтников, и они вымещали злость на швеях.
Они нередко таскали их за волосы, колотили головой об стену, били ногами в лицо.
Выбираемые охранниками из числа зэков начальники смен отличались особой
грубостью и бессердечием и, как правило, закрывали глаза на эти побои. Шину эти
бригадиры говорили, что страх – лучший способ повысить производительность.
По-прежнему невысокий и худой, Шин, однако, уже не был запуганным
ребенком. В самый первый год на фабрике он доказал это и себе, и другим,
схватившись с другим ремонтником.
Шин увидел, что Кон Чжин Су несколькими ударами по лицу сбил с ног одну
из работниц его бригады. Оказалось, что та отказалась отдать Кону захватку ткани
– чрезвычайно важную деталь швейной машинки, управляющую длиной стежка.
– Слышь ты, сука, когда мастер требует у тебя какую-нибудь деталь, ты
должна отдать ее без разговоров, – сказал он. – И что ты на меня уставилась? Кто
тебе позволил поднять голову?
И со всей силы ударил кулаком в лицо...
Поразив себя самого, Шин схватил большой гаечный ключ и, размахнувшись, попытался раскроить Кону череп, но тот успел прикрыться рукой, и мощный удар
пришелся в нее. Гон с воплем рухнул на пол. К ним бросился начальник смены,
занимавшийся обучением Шина. Он увидел Шина с безумными от ярости глазами и
гаечным ключом в руке и валяющегося на полу Гона с окровавленной рукой, на
которой уже выросла шишка размером с куриное яйцо. Начальник смены отвесил
Шину оплеуху и отнял у него тяжелый инструмент. Швея вернулась к работе, а Кон
с этого момента старался держаться от Шина подальше.
Швейная фабрика представляет собой комплекс из семи больших зданий,
хорошо различимых на спутниковых фотографиях. Она располагается у входа в
Долину 2, неподалеку от реки Тэдонган, ГЭС и заводов, производящих фарфоровую
и стеклянную посуду.
Когда на фабрике работал Шин, на ее территории стояли общежития, в
которых жили две тысячи швей и пятьсот мужчин. Только директор был из
лагерных охранников, все остальные бригадиры и мастера, даже юсонбанчжан
, т. е. начальник производства, набирались из зэков.
Работа на фабрике предполагала ежедневные тесные контакты с несколькими
сотнями женщин от подросткового до 20–30-летнего возраста. Некоторые из них
были весьма привлекательны, и Шину было нелегко. Отчасти виной тому были
слишком тесная для швей рабочая одежда, отсутствие бюстгальтеров, нижнего
белья и возможности пользоваться санитарными средствами, из-за чего иногда их
одежда была испачкана менструальной кровью.
Будучи в 21 год еще девственником, Шин ужасно нервничал, его сильно
влекло к женщинам, но он всегда помнил лагерное правило, гарантирующее
смерть каждому, кто вступит в половую связь без разрешения начальства. Он
ВСеМИ
силами старался избегать контактов с женщинами. Но директор фабрики и
группа избранных заключенных, выполнявших на производстве функции
бригадиров, предпочитали считать, что на них этот запрет не распространяется.
Директор, охранник лет 30, расхаживал по фабрике, словно покупатель на
животноводческом аукционе. Шин видел, что каждые несколько дней он выбирал
себе новую девушку и приказывал ей явиться убирать его комнату. Женщины, не
удостоившиеся чести «вымыть полы» в комнате директора, становились добычей
начальника производства и других зэков, занимавших руководящие посты.
Ответить отказом женщины не могли. Кроме того, послушание сулило им
поблажки, хоть ненадолго: поменьше норма и побольше пайка. Иногда им
удавалось избегать побоев даже при поломке швейной машины.
Одной из тех, кто регулярно ходил на уборку директорской комнаты, была
Пак Чхун Ён. Шин помнил ее еще со школы. Она была необыкновенно красива.
Через четыре месяца после того, как она начала проводить целые дни в комнате
директора, Шин узнал от другой бывшей одноклассницы о ее беременности. Когда
одежда перестала скрывать растущий живот, она просто исчезла...Шин научился распознавать неисправности швейных машинок по звуку их
работы. Но таскать их в мастерскую ему было по-прежнему тяжело. Летом 2004
года, поднимаясь по лестнице, он уронил машинку, и она, скатившись по ступеням,
развалилась. Увидев безнадежно испорченную машинку, бригадир Шина, некогда
терпеливо наблюдавший за тем, как он осваивает работу, отвесил ему несколько
затрещин, а потом сообщил о происшествии вышестоящему начальству. Машинки
были гораздо большей ценностью, чем работающие с ними зэки, а их порча
считалась очень серьезной провинностью.
Через считаные минуты Шина, начальника производства и бригадира вызвали
в кабинет директора.
– Ты о чем вообще себе думаешь? – кричал он на Шина. – Ты что, сдохнуть
хочешь? Ты все время только жрешь, а потом оказывается, что ты не в силах
удержать в руках машинку!
– С другой стороны, даже если тебя расстрелять, оборудования все равно не
вернешь, – добавил директор. – У тебя кривые руки, так мы это поправим.
Отрубить ему палец! начальник производства схватил правую руку шина,
прижал ее к директорскому столу, а потом кухонным ножом отрезал крайнюю
фалангу среднего пальца . Бригадир помог Шину вернуться в цех. Ближе к вечеру
он отвел Шина в санчасть, где зэк-медбрат продезинфицировал рану соленой водой,
зашил ее и замотал тряпочкой.
Началось заражение, но Шин со времен заключения в подземной тюрьме
помнил, как Дядюшка втирал ему в раны соленую капустную похлебку. Каждый раз
приходя в столовую, Шин вымачивал палец в своем супе... Через три месяца культя
затянулась свежей кожей.
Первые пару дней после этого наказания Шина подменял бригадир. Именно
благодаря этому неожиданному проявлению сострадания юноше удалось
достаточно быстро поправиться. Но добрый бригадир протянул на фабрике
недолго. Через несколько месяцев после того, как Шин уронил машинку, он
бесследно исчез вместе с супругой. Шин слышал, что его жена, работая в лесу,
случайно забрела в горное ущелье и стала невольной свидетельницей секретной
казни.
Незадолго до своего исчезновения бригадир принес Шину пакет.
– Это рисовая мука, тебе ее прислал отец, – сказал он.
Шин вышел из себя. Как он ни старался задавить в себе ненависть к матери и
брату, она с момента казни только росла и росла. Этой же ненавистью было
отравлено и его отношение к отцу. Шин и слышать о нем ничего не хотел.
– Съешьте ее сами, – сказал он.
– Но твой отец просил передать ее тебе, – ответил сбитый с толку бригадир, –
неужели ты ее не хочешь?
Несмотря на постоянный голод, Шин отказался от подарка...
Фабрика была раздольем для стукачей. Через несколько недель после случая с машинкой на Шина донесли. Его смена не выполнила дневного плана, и всем
пришлось остаться на «горькое покаяние». Шин и еще три ремонтника вернулись в
барак далеко за полночь.
Всех одолевал зверский голод, и кто-то предложил наведаться на заводской
огород. Ночью лил дождь, и луна была скрыта тучами. Они подумали, что шансов
попасться не так много. Проскользнув в огород, они набрали овощей, вернулись к
себе, поели и улеглись.
Поутру всех четверых вызвали к директору. Тот треснул каждого палкой по
голове, а потом приказал ремонтнику по имени Кан Ман Бок выйти из комнаты.
Стукач стукача чует за версту, а посему Шин инстинктивно понял, что сдал их
именно он.
Директор приказал на ближайшие две недели вдвое урезать пайки
оставшимся, а потом отвесил каждому еще по несколько палочных ударов. По
возвращении в цех Шин заметил, что Кан прячет от него глаза.
Через несколько дней директор вызвал в кабинет Шина и сказал, что смыть с
себя грехи матери и брата Шин сможет только выявляя подрывные элементы среди
рабочих. Найти такового Шин смог только через два месяца.
В одну бессонную ночь Шин увидел, как один из его соседей по комнате Кан
Чхоль Мин, которому было уже ближе к 30, принялся латать дырку на своих
штанах. В качестве заплатки он использовал кусочек ткани, из которой шьют
армейскую форму. Было ясно, что он стащил его с фабрики.
Наутро Шин отправился к директору.
– Учитель, я видел ворованную ткань.
– Правда? И у кого?
– Это был мой сосед по комнате Кан Чхоль Мин.
В этот день Шин работал допоздна и поэтому пришел на ежевечерний «урок
классовой борьбы» одним из последних. Он сразу увидел Кан Чхоль Мина. Тот
стоял на коленях и был закован в кандалы. Его голая спина была покрыта рубцами
от ударов кнута. Рядом с ним, тоже закованная в цепи, стояла на коленях и его
тайная любовница, швея. Они молча простояли на коленях все полтора часа,
которые продолжался этот митинг. По окончании идеологической проработки
директор приказал всем присутствующим, выходя из зала, ударить Кана и его
подружку по лицу. Шин так и сделал.
Потом ему рассказали, что их вытащили на улицу и заставили еще несколько
часов простоять на коленях на бетонном покрытии двора. Ни он, ни она так и не
догадались, кто донес об украденном куске ткани, а Шин в ближайшие дни
старался не попадаться им на глаза.
ГЛАВА 13
ШИН РЕШАЕТ БОЛЬШЕ НЕ СТУЧАТЬ
Директор фабрики дал Шину новое задание. Коренастый и крепкий
седовласый Пак Ён Чхоль был в лагере новеньким и, судя по всему, особо важным узником. Некогда он жил за границей. У его жены были большие связи. Он был
знаком с важными шишками.
Директор приказал Шину научить Пака чинить машинки и, кроме того,
втереться к нему в доверие. Шин должен был сообщать обо всем, что Пак скажет.
– Мы ждем от него чистосердечного признания... – многозначительно
произнес директор.
С октября 2004 года Шин ежедневно проводил в компании Пака все 14
рабочих часов. Пак с вежливым вниманием выслушивал наставления Шина по
техобслуживанию швейных машинок. С той же неизменной вежливостью он
уклонялся от расспросов о своем прошлом. Шину не удавалось вытащить из него
практически никакой информации.
Но спустя месяц почти полного молчания Пак удивил Шина, задав ему очень
личный вопрос.
– Откуда вы родом, уважаемый?
– Родом? – сказал Шин. – Я родился здесь.
– А я из Пхеньяна, уважаемый, – сказал Пак.
Пак обращался к Шину почтительно – так, как принято говорить со старшими
и более высокими по положению людьми. Пак был почтенным мужчиной сорока с
лишним лет, и такая щепетильность смущала и немного раздражала Шина.
– Я же намного моложе вас, – сказал Шин. – Пожалуйста, говорите со мной
как с равным.
– Хорошо, – ответил Пак.
– Кстати, – спросил Шин, – а где находится этот Пхеньян?
Шин поразил Пака своим вопросом.
Невежество Шина, казалось, сильно заинтриговало его. Он подробно
объяснил, что Пхеньян находится приблизительно в 80 км к югу от Лагеря 14 и
является столицей Северной Кореи, т. е. городом, в котором живут все самые
важные люди страны.
Растопило лед в их отношениях детское простодушие Шина. Пак начал
рассказывать о себе. Он сказал, что вырос в просторной пхеньянской квартире, а
потом, как это часто бывает у детей северокорейской элиты, учился за границей, в
Восточной Германии и СССР. По возвращении домой он стал руководителем
учебного центра тхэквондо в Пхеньяне. Пак сказал, что встречался со многими
представителями правящих кругов Северной Кореи.
Прикоснувшись перепачканной машинным маслом правой рукой к швейной
машинке, он сказал:
– Эту руку мне пожимал сам Ким Чен Ир.
Пак и впрямь был похож на спортсмена, хотя уже и расплылся малость в
районе талии. У него были большие мясистые руки, он был исключительно силен.
Но больше всего он потрясал Шина своей порядочностью. ОН НИКОГДА НЕ
ПЫТАЛСЯ ВЫСТАВИТЬ ШИНА ДУРАКОМ, А ПРОСТО ОБЪЯСНЯЛ ЕМУ, КАК ВЫГЛЯДИТ ЖИЗНЬ ЗА ПРЕДЕЛАМИ ЛАГЕРЯ 14... И ЗА ГРАНИЦАМИ кндр.
Вот так начался навсегда изменивший жизнь Шина персональный семинар по
основам жизни на свободе.
Пока они работали в цехах, Пак рассказал Шину, что рядом с Северной
Кореей находится гигантская страна, называемая Китаем, и что живущие там люди
богатеют не по дням, а по часам. Он сказал, что на юге есть еще одна Корея,
Южная, и что там все уже давно живут очень богато. Пак объяснил, что такое
деньги и как ими пользуются. Он поведал Шину о существовании телевидения,
компьютеров и мобильных телефонов. Он сказал ему, что все они живут на планете,
имеющей форму шара.
Но все эти рассказы Пака, особенно поначалу, не увлекали Шина и не
вызывали у него особого доверия. Кое-что он просто не мог понять. Да и вообще
Шина не особенно интересовало устройство мира. В самый большой восторг Шина
приводили истории о продуктах и о том, как их едят... особенно если речь шла о
жареном мясе. Он снова и снова просил Пака рассказывать ему о еде.
Наслушавшись этих историй, Шин перестал спать по ночам и... начал
мечтать. Отчасти бессонница была результатом изнурительного труда. Кормили на
фабрике плохо, работать заставляли подолгу, и Шин постоянно ходил голодным. Но
была и другая причина... к Шину вернулись воспоминания о том времени, когда он,
13-летним подростком, лежал на полу камеры, Дядюшка лечил ему ожоги и
бередил воображение рассказами о трапезах. Именно благодаря Дядюшке Шин
впервые дерзнул задуматься о том, что в один прекрасный день выйдет из лагеря и
будет есть все, что пожелает. Ведь для тогдашнего Шина слово «свобода» было
всего лишь одним из названий жареного мяса.
Старик из подземной тюрьмы всего лишь имел возможность хорошо питаться
внутри Северной Кореи – Пак же обладал кулинарным опытом глобального
масштаба. Он описывал, какие волшебные блюда готовят из курицы, свинины и
говядины в Китае, Гонконге, Германии, Англии и СССР. И чем больше этих
рассказов слышал от него Шин, тем сильнее хотелось выбраться. Он страстно
мечтал о мире, где даже таким, как он, разрешается зайти в ресторан и набить
брюхо рисом и мясом. Он фантазировал, что убежит вместе с Паком, потому что
хотел есть так, как доводилось едать Паку.
Опьяненный услышанным от того, кого он был отряжен предать, Шин
принял, наверно, самое первое в своей жизни самостоятельное решение. Он решил,
что не станет закладывать Пака.
Именно с этого для Шина началось кардинальное переосмысление всей его
прежней жизни. Весь опыт подсказывал ему, что быть стукачом – выгодно.
Благодаря доносу он спасся от палачей, убивших мать и брата. Возможно,
репутация стукача помогла ему и после их казни, заставив учителя подкармливать
его, защищать от издевательств одноклассников и в конечном счете направить на свиноферму.
Но решение Шина оставлять в тайне все, что ему рассказывал Пак, было
продиктовано вовсе не внезапным прозрением относительно того, что такое хорошо
и что такое плохо. Оглядываясь назад, Шин считает, что принял это решение из
эгоизма. Заложив Пака, он смог бы получить лишнюю порцию капусты. Может, его
даже повысили бы до бригадира и дали особое разрешение насиловать фабричных
женщин... Но рассказы Пака были для него гораздо ценнее. Они стали чем-то вроде
обязательных адреналиновых инъекций, помогающих ему изменить свои
представления о мире и набраться сил для осуществления своих мечтаний. Он
искренне верил, что без этих историй просто сойдет с ума.
Отчитываясь перед директором, Шин начал врать: мол, Паку, судя по всему,
просто нечего рассказать! – и это вранье принесло ему чудесное ощущение
свободы.
Десятью годами раньше, в подземной тюрьме, Дядюшка не побоялся
рассказать ему о том, что едят за пределами лагеря. Однако он никогда не
заговаривал ни о себе, ни о политике. Он вел себя очень осторожно. Он догадался,
что Шин был доносчиком, и не доверял ему. Шина это даже не обижало, потому что
он считал такое поведение нормой. Доверься кому-нибудь, и тебя скорее
расстреляют.
Но, сблизившись с Шином, Пак забыл об осторожности. Судя по всему,
поверив, что Шин настолько же безобиден, насколько наивен, Пак рассказал ему
историю своей жизни.
Он вылетел с поста главного тренера пхеньянского центра тхэквондо в 2002
году, повздорив с партийным аппаратчиком среднего звена, а тот сразу после ссоры
настрочил на него кляузу куда надо. Лишившись работы, Пак, взяв с собой жену,
отправился на север. Там они нелегально перешли границу и полтора года прожили
в Китае в доме его дяди, надеясь вернуться в Пхеньян за своим ребенком, который
все это время жил у родителей Пака.
В Китае Пак каждый день слушал южнокорейские радиостанции. Особенно
внимательно он следил за репортажами о судьбе Хван Чжан Ёпа, одного из
создателей идеологической системы Северной Кореи. Ушедший в 1997 году на Юг
Хван был самым высокопоставленным перебежчиком с Севера за всю историю
двух государств и немедленно стал в Сеуле знаменитостью.
Пока они наматывали круги по цехам швейной фабрики, Пак объяснил Шину,
что Хван критиковал Ким Чен Ира за то, что он превратил Северную Корею в
насквозь коррумпированное феодальное государство. (В 2010 году Ким Чен Ир
предпринял попытку ликвидировать Хвана, отправив на Юг группу секретных
агентов. Однако заговор был раскрыт, агентов арестовали в Сеуле, а 87-летний Хван
в том же году умер своей смертью.)
Летом 2003 года Пак с женой и новорожденным сыном вернулись из Китая в
КНДР. Он хотел успеть в Пхеньян к августу, чтобы принять участие в выборах Верховного народного собрания. Выборы в Северной Корее – ритуал, лишенный
всякого практического смысла. Кандидаты назначаются Трудовой партией Кореи и
баллотируются на безальтернативной основе. Однако Пак опасался, что его
неучастие в выборах будет замечено, его объявят предателем Родины и отправят
всех его родных в трудовые лагеря. По закону выборы в Северной Корее – дело
добровольное, но правительство ведет тщательный учет всех, кто на них не придет.
На границе Пака с семьей задержали пограничники. Не слушая никаких
объяснений, его обвинили в том, что он принял христианство и стал шпионом
южнокорейских спецслужб. После серии допросов Пака с женой отправили в
Лагерь 14. Осенью 2004 года Пак получил назначение на текстильную фабрику.
В момент знакомства с Шином Пак страшно злился на себя за решение
вернуться в КНДР. Он не раз повторял Шину, что уже поплатился за свою глупость
свободой, а теперь еще вот-вот потеряет и жену. Его супруга требовала развода.
Она выросла в семье с большими связями, рассказал Пак, и теперь пыталась
убедить охрану, что даже не подозревала, что муж окажется преступником.
Пак злился на режим, на свою жену и собственную глупость, но... вел себя
предельно достойно... даже во время еды.
Шина это изумляло. Когда приходило время есть, лагерники превращались в
обезумевших животных. Пак, даже чувствуя сильный голод, сохранял
благоразумие. Если Шину удавалось наловить крыс, Пак уговаривал его не
набрасываться на них сразу. Он не позволял Шину есть до тех пор, пока их не
удавалось хорошенько прожарить на лопате.
Кроме того, время от времени Пак поражал своим блаженным легкомыслием.
Взять, например, пение. Как-то раз в ночную смену Пак напугал Шина, внезапно
начав петь.
– Эй! Вы что, с ума сошли, что это вы такое делаете? – спросил Шин, боясь,
что шум услышит бригадир.
– Пою, – ответил Пак.
– Прекратите сейчас же! – приказал ему Шин.
Сам Шин никогда не пел песен. Вообще его знакомство с музыкой
ограничивалось военными маршами, гремевшими из рупоров грузовиков, на
которых охранники объезжали поля. По разумению Шина, пение было занятием
противоестественным и безумно рискованным.
– А ты не хочешь со мной попеть? – спросил Пак.
Шин отчаянно замотал головой и замахал руками,
пытаясь заставить Пака замолчать.
– Да кто меня услышит в такой поздний час? – сказал Пак. – Подпой мне хоть
разочек.
Шин отказался.
Пак спросил, почему он так боится невинных песен, но в то же время с
удовольствием слушает истории о том, что Ким Чер Ир – вор, а Северная Корея – ад земной и страшная дыра.
– Потому что у вас достает ума рассказывать их шепотом. А вот громко петь
не надо... – сказал он.
Пак пообещал, что больше не будет, но через несколько ночей снова запел и
предложил Шину выучить слова песни. Все еще побаиваясь, Шин послушал песню
и даже немного подпел, но очень тихо.
Они пели «Песню зимнего солнцестояния» – о друзьях, переживающих во
время далеких странствий множество тягот и лишений, но познающих истинное
счастье дружбы.
Шин до сих пор так и не выучил ни одной другой песни.
* * *
В ноябре на обязательный вечерний сеанс самокритики неожиданно пришли
четыре охранника. Двух из них Шин никогда не видел...
По завершении собрания начальник охраны предложил решить хроническую
лагерную проблему. Он имел в виду вшей. Охранники выдали старостам комнат по
ведру мутной жидкости, издававшей, как помнится Шину, резкий запах
сельскохозяйственных химикатов. Для демонстрации эффективности средства
охранники выбрали пять мужчин и пять женщин и заставили их им натереться.
Конечно, вши были и у Шина с Паком, но их в «эксперимент» не включили.
Где-то через неделю у всех 10 «подопытных» пошла волдырями кожа. Спустя
несколько недель она начала гнить и отваливаться пластами. У них поднялась такая
высокая температура, что они просто были не в состоянии работать. Вскоре
заболевших посадили в подъехавший к фабрике грузовик, и Шин больше их в
лагере никогда видел.
Именно тогда, в середине декабря 2004 года, Шин решил, что с него хватит...
Произошло это благодаря Паку. Дружба с ним позволила Шину вырваться из
замкнутого круга подозрений и предательств... Шин перестал быть игрушкой в
руках тюремщиков. Он поверил, что нашел человека, способного помочь ему
выжить.
– Именно объединяясь по двое, заключенные получали возможность
поддерживать хотя бы какое-то подобие нормальной человеческой жизни, – сделал
вывод йельский социолог Элмер Лухтерханд, опросивший 52 выживших в
немецких концлагерях узника вскоре после их освобождения. (1)
Объединяясь в пары, заключенные могли воровать друг для друга еду и
одежду, обмениваться мелкими подарками и... мечтать.
«Выживание... может быть только социальным достижением, а не следствием
индивидуального везения», – написал Эжен Вайншток, участник Бельгийского
сопротивления, в 1943 году отправленный в Бухенвальд. (2)
Смерть одного из пары обрекала на верную гибель и другого. Женщины из
концлагеря Берген-Бельзен, хорошо знавшие Анну Франк, говорят, что эту девушку,
автора самого знаменитого дневника о жизни в эру нацизма, не смог убить ни голод, ни тиф. По их словам, она просто потеряла желание жить после смерти
своей сестры Марго. (3)
В лагерях КНДР, равно как и в фашистских концлагерях, одиночное
заключение, голод и страх используются для создания своеобразных «ящиков
Скинне-ра» – среды, в которой охранники имеют практически неограниченную
власть над заключенными. (4) но освенцим просуществовал всего три
года, тогда как в «камере скиннера» лагеря 14 вот уже 50 лет идет
широкомасштабный эксперимент по подавлению воли и управлению
сознанием заключенных с момента их рождения... Но стены
этого «ящика Скиннера» смогла разрушить дружба. Жизнерадостность Пака, его
благородство и его «подрывные» рассказы дали Шину основу, на которой можно
было начать строить мечты о будущем. Он вдруг увидел, где находится и чего
лишен. Лагерь перестал быть его домом и превратился в ненавистную и
омерзительную клетку.
А еще у Шина теперь появился опытный и физически крепкий друг, знающий
мир и способный помочь ему выбраться на свободу.
ГЛАВА 14
ШИН ГОТОВИТСЯ БЕЖАТЬ
Их план был очень прост... и до безумия оптимистичен.
Шин знал лагерь. Пак знал внешний мир. Шин поможет им выбраться за
ограду. Пак отведет Шина в Китай к своему дяде, который приютит их, одолжит
денег и поможет переправиться в Южную Корею.
Шин первым предложил Паку бежать. Но прежде он несколько дней
психовал, боясь, что Пак окажется стукачом, что его пытаются подставить, что его
казнят, как мать и брата. Он не мог избавиться от паранойяльных мыслей и после
того, как Пак согласился на его предложение: он сам продал свою мать, так почему
же Пак не может продать его?
Но возбуждение Шина значительно перевешивало все страхи, и он продолжал
продумывать план побега. Насмотревшись снов о жареном мясе, Шин стал
подниматься по утрам в прекрасном расположении духа. Он перестал уставать,
таская вверх и вниз по лестнице тяжелые швейные машинки. У него впервые в
жизни появились надежды и мечты о будущем.
Поскольку Паку было приказано ни на секунду не пропадать из поля зрения
Шина, они весь рабочий день перешептывались о побеге и о том, какой шикарный
обед закатят в Китае. Если около ограды их обнаружат охранники, решили они, Пак
нейтрализует их при помощи приемов тхэквондо. Шин с Паком знали, что
периметр лагеря охраняется солдатами с автоматическим оружием, но убедили
себя, что шансов остаться в живых у них хватает.
Конечно, с какой стороны ни посмотри, все эти надежды граничили с абсурдом. Убежать из Лагеря 14 еще не удавалось никому. На данный момент
известно, что в принципе совершить побег из северокорейских лагерей для
политзаключенных и перебраться на Запад смогли, кроме Шина, всего два
человека. Один – бывший подполковник Ким Ён, у которого были
высокопоставленные друзья практически на всей территории Северной Кореи. Но
ему не пришлось перелезать через изгородь из колючей проволоки. Вообще он
считает, что ему просто невероятно повезло. В 1999 году, во время почти полного
функционального разрушения системы власти и госбезопасности, пришедшегося
на пик голодомора, он спрятался под железной пластиной, которой было укреплено
дно разваливающегося железнодорожного вагона с углем. Когда поезд выехал за
пределы Лагеря 18, на свободе оказался и Ким. Он хорошо ориентировался на
территории Северной Кореи, а на границе воспользовался своими обширными
связями, чтобы обеспечить себе безопасный переход на китайскую сторону.
Второй была Ким Хе Сок, тоже бежавшая из Лагеря 18. Впервые она вместе
со всеми своими родными оказалась в этом лагере в 1975 году, когда ей было всего
тринадцать лет. В 2001-м ее освободили, но позднее опять вернули в тот же лагерь.
В 2009 году ей удалось бежать, покинуть Северную Корею и через Китай, Лаос и
Таиланд добраться до Южной Кореи.
Ким Ён смог выбраться из тюрьмы, охраняемой далеко не так строго, как
Лагерь 14, из которого планировали убежать Шин с Паком. Как он написал в своих
воспоминаниях «Долгая дорога домой», ему никогда не удалось бы
выскользнуть из Лагеря 14, потому что «его охранники вели себя, словно солдаты
на передовой».(1) По словам Кима, до перевода в лагерь, из которого ему потом
удалось сбежать, он два года провел в Лагере 14. Описывая условия тамошней
жизни, он сказал, что «режим был настолько строг, что о возможности побега не
стоило даже и думать».
Шин с Паком ничего не знали о побеге Ким Ёна и не имели никакой
возможности адекватно оценить свои шансы на удачный побег и переход через
китайскую границу. Но Пак был склонен верить радиорепортажам из Сеула,
которые он слышал, пока жил в Китае. В них говорилось о провалах и слабых
местах северокорейского режима. Пак рассказал Шину, что Организация
Объединенных Наций начала критиковать Северную Корею за нарушения прав
человека в трудовых лагерях для политзаключенных. Кроме того, он сказал, что, по
слухам, все эти лагеря будут упразднены в самом недалеком будущем. (2)
Пак признался Шину, что хоть ему и довелось много попутешествовать по
Северной Корее и Китаю, о заснеженных, малонаселенных районах, окружающих
Лагерь 14, он не знает почти ничего. Мало того, он почти не представлял себе,
каким маршрутом они смогут безопасно добраться до Китая.
Шин, в свое время проведший бесконечное количество дней в лесах, где он
искал дрова и желуди, хорошо знал территорию лагеря, но не имел никакого
представления о том, как перелезть через изгородь. Шин не знал даже, смертельным ли будет удар тока, если прикоснуться к колючей проволоке, и это
беспокоило его очень сильно.
Кроме того, в последние недели и дни перед побегом его не оставляли
навязчивые мысли о судьбе матери и брата. Но наполнены они были вовсе не
чувством вины, а страхом. Он боялся, что его ждет такой же конец. В голове у него
мелькали картинки их казни. Он представлял себе, как будет стоять перед
расстрельной командой или ждать с петлей на шее, когда из-под ног выбьют
деревянный ящик.
Не обладая достоверной информацией и выдавая желаемое за действительное,
Шин убедил себя, что его шансы успешно выбраться за ограду и не оказаться
подстреленным составляют 90 к 10.
Начав готовиться к побегу, Шин прежде всего украл у одного из зэков теплую
одежду и новые ботинки. Этот человек спал в одной комнате с Шином и, работая
закройщиком, собирал обрезки тканей, которые потом менял на нужные вещи.
Кроме того, у него даже имелся дополнительный комплект зимней одежды и обуви.
Раньше Шин никогда не воровал одежду. Но, перестав стучать, он стал
чувствовать все большую неприязнь к стукачам. Закройщика, исправно
закладывавшего всех, кто таскал еду с фабричного огорода, он ненавидел особенно
сильно. Посему Шин решил, что закройщик заслужил наказание и ограбить именно
его будет незазорно.
В силу того, что у заключенных не было шкафчиков, тумбочек или других
мест для хранения пожитков, Шин просто подождал, пока закройщик не уйдет из
комнаты, а потом взял одежду с ботинками и припрятал их до момента побега.
Обнаружив пропажу, закройщик даже не подумал на Шина: краденые ботинки тому
были не по размеру (впрочем, обувь почти никогда не бывала заключенным по
ноге).
Одежду в лагере выдавали раз в полгода. К концу декабря, т. е. ко времени, на
которое Шин с Паком запланировали свой побег, на коленях и седалище зимних
штанов Шина уже появились дырки. Когда настанет момент бежать, решил он, он
для защиты от холода просто наденет краденую одежду поверх старой. Ни пальто,
ни шапки, ни рукавиц у него не было.
Шин с Паком решили дождаться момента, когда их отправят с фабрики на
уличные работы. В этом случае у них будет повод оказаться поближе к лагерной
ограде.
Шанс выпал им на Новый год, редкостный для лагеря праздник, ради которого
на целых два дня полностью останавливались работы на фабрике. В конце декабря
Шину удалось узнать, что 2 января, т. е. на второй праздничный день, ремонтников
и швей вывезут в расположенные на восточном краю лагеря горы на заготовку
дров.
Шину уже доводилось работать на этой горе. Прямо по ее хребту проходила
лагерная изгородь. Услышав об этом, Пак согласился, что бежать нужно именно 2 января 2005 года.
1 января Шин, после некоторых колебаний, все-таки решил нанести
прощальный визит отцу.
Они никогда не были близки, а теперь отношения у них совсем разладились.
Работая на ферме, а потом на швейной фабрике, Шин в выходные дни почти
никогда не пользовался оговоренной лагерными правилами возможностью
навестить отца. Редкие свидания с ним превратились для него в настоящую пытку.
Почему он так злился на отца, было непонятно, по крайней мере самому
Шину. Ведь жизнь 13-летнего Шина своими планами побега поставил под удар не
он, а его жена. Именно мать с братом инициировали цепь событий, в результате
которых Шин попал под арест, перенес пытки, а потом терпел издевательства в
школе. А отец был всего лишь еще одной жертвой.
Но отец был жив и искал примирения с сыном... На «праздничном ужине» в
столовой на отцовской работе они большей частью молчали и просто ели свою
кукурузную кашу и капустный суп. Шин даже не заикнулся о своих планах.
Направляясь к отцу, он сказал себе, что любое проявление эмоций, любой намек на
прощание может поставить под угрозу успех их с Паком замысла. Он не до конца
доверял отцу.
После гибели жены и старшего сына отец пытался проявлять к Шину
побольше внимания. Он извинился за то, что был ему не очень-то хорошим отцом,
и за то, что это по его вине мальчику пришлось расти в лагере, в обстановке
жестокости и бесправия. Он даже посоветовал Шину при любой возможности
постараться «посмотреть мир». Наверное, и он не до конца доверял сыну, и поэтому
дал ему свое отцовское благословение на побег в такой завуалированной форме.
Теперь они сидели в столовой и молчали... Уходя в тот вечер, Шин не стал
говорить каких-то особенных прощальных слов. Он понимал, что, узнав о побеге,
охранники сразу же придут за отцом и снова отправят его в подземную тюрьму. Он
был почти уверен, что отец даже не подозревает о том, что его ждет уже завтра.
Комментариев нет:
Отправить комментарий