Ю.С. Грачев В Иродовой бездне

Глава 16. Ветер с севера

"Поднимись ветер с севера и пронесись с юга, повей на сад мой - и польются ароматы его!"

Песн. П. 4:16

Холодный ветер испытаний дул и усиливался. Все новые и новые тучи приходили вслед за дождем.

В Москве печатались Библии для братства на пожертвования верующих. Все жаждали Слова Божия. Сообщали, что уже больше половины Библий напечатано и что они скоро будут в руках желающих. Но вдруг получили сообщение, что они запрещены и все превращено в бумажную макулатуру. Журналы "Баптист", "Христианин" перестали выходить. Это объяснялось тем, что сознательные рабочие типографии отказались печатать "религиозную дребедень". Со стороны же правительства не было никаких запрещений или притеснений.

Много средств было собрано в последние годы для постройки здания Библейских курсов в Москве. Каждый брат, сестра вкладывали свои средства, посылали их, Это называлось закладкой кирпичей в братский дом. Но увы! Строить ничего не дали, и все это пропало, и средства тоже. Последние известия были совсем грустные: Библейские курсы закрыли, а заведующего, выдающегося брата в деле благовестия Павла Васильевича Иванова Клышникова арестовали. Самое горькое было то, что все материалы, которые собирал брат для того, чтобы писать историю нашего братства, со многими историческим документами и фотографиями были отобраны во время ареста.

Темнело. Чувствовалось, что надвигается на верующих буря. Лева понимал это и то, что скоро будет трудно приобрести самое дорогое - Библию. Он взял две новые, которые удалось ему достать: одну - издания киевских адвентистов, другую - ленинградского издания Проханова, положил их в маленький ящик и закопал под домом. Когда по прошествии многих десятков лет Лева откопал эти Библии, вместо них он увидел темную, перегнившую землю, ничем не напоминающую собою книги. Библии пропали от неумелого хранения. Но он, как и вся молодежь, не думал сидеть сложа руки. Когда закрыли московские курсы, пришла мысль организовать заочные Библейские курсы в городе Самаре на семь месяцев, на 20-25 человек. Все желающие братья и сестры, как местные, так и живущие вне Самары, могли учиться там.

Программа - практические вопросы христианства:

Первый: брачный вопрос, целомудрие; общество и государство и т.д.

Второй: история христианской церкви.

Третий: методы изучения Слова Божия и примеры разбора его.

Четвертый: работа со Словом Божиим.

Пятый: апологетические вопросы.

Шестой: ответы на вопросы курсантов.

Методы работы курсов будут зависеть от самого предмета, от составителя заданий. Курсантам посылается листок с наводящими вопросами, с указанием литературы для изучения. Даются задания для докладов и разработки вопросов. Курсант возвращает проработанное, его работу проверяют и отсылают ему обратно с новой темой.

Первый предмет предложить вести Н. А. Левинданто, третий - П. И. Чекмареву, пятый - И. Бондаренко. Остальных сотрудников подыскать позже.

Средства: один лист бумаги - 1 коп. Итого расход на бумагу - 2 руб. Иногородним на конверт и бумагу - 9 руб. 60 коп., на марки - 24 руб. Все расходы на курсах за семь месяцев - 35 руб. 60 коп.

Цель - "облечься во всеоружие света".

Вместе с Шурой Бондаренко Лева решил устроить ящик Библейских вопросов и ответов, но потом решили просто задавать вопросы. Молодежи и старшим был вручен листочек:

"Исследуйте Писания " (Иоан. 5:39).

"Если же у кого не достает мудрости да просит у Бога, дающего всем просто и без упреков, - и дастся ему" (Иак. 1:1,5).

1 Иоан. 3:8; 5:18; Иоан. 1:8-10.

Рим. 7:25; Объясните этот стих.

1 Цар. 15:29-35.

Как понять, объяснить первое чудо Христа - сотворение вина, этого напитка смерти, когда учение Евангелия принципиально против употребления вина и "пьяницы Царствия Божия не наследуют"?

Иоанн 12:14-15; Матф. 27:7.

В какой день воскрес Христос по Евангелиям?

Друзья!

У вас, возможно, имеются вопросы по Библии, которые вам хочется разрешить, а также непонятные места, противоречия - изложите их письменно для того, чтобы совместно разрешить их. Вопросы подавать Ю. Г. и А. Б. тотчас, как только они возникнут.

Усиливалась антирелигиозная борьба. Изредка продолжались диспуты. На главной улице города был устроен музей безбожников, где выступали антирелигиозные ораторы, приглашая верующих возражать им. "По требованию трудящихся" закрывались церкви. Широко распространялся журнал "Безбожник", выходила газета безбожников, где в искаженном виде описывалась жизнь общин, отдельных верующих различных христианских церквей. Петр Иванович Чекмарев рекомендовал молодежи читать эти периодические издания безбожников, так как через них можно было быть в курсе тех тяжелых переживаний и поношений, которые испытывали верующие по всей стране.

Никого из молодежи, а тем более из пожилых абсолютно не смущала эта антирелигиозная шумиха. Все попытки безбожников доказать, что Христа вообще не существовало и Он миф, привели только к тому, что брат Клипеков, очень начитанный, интеллигентный человек, сделал в молитвенном доме доклад на тему: "Был ли Христос?", где на основании исторических данных и логических рассуждений доказал всю несостоятельность и абсурдность отрицания Христа.

По рукам верующих ходил художественный рассказ Филадельфийского (И. Бондаренко) "Пешехонцы", где доказывалось, что нельзя иметь тело, не имея головы, и если есть христианство - тело, то, следовательно, не мог не быть Христос - Глава, Основатель христианства.

Верующая молодежь училась, работала. Воинствующие же безбожники все более и более активизировались. Толки, недоумения и большую печаль вызвала маленькая заметка в "Средне-Волжской Коммуне", в которой Антон Максимович Зуйков, бывший проповедник общины баптистов, а потом отделивший от нее свою группу и ставший пресвитером евангельских христиан, писал, что он отрекся от Бога и считает всю религию дурманом. Плохо знавшим Антона Максимовича это отречение казалось совершенно непонятным, но тем, кто знали его внутреннюю жизнь и обстоятельства этого богохульства, было все понятно.

Антон Максимович был в свое время одним из самых любимых проповедников Самарской общины. Обладая изумительной памятью, он прекрасно знал Библию, и в беседах никто не мог противоречить ему, он открывал главу за главой и доказывал истины Божий. Он был любимцем молодежи Самарской общины, многие полагали, что он будет достойным пресвитером общины. Когда выдвинули его кандидатуру на это служение, пришла его жена и сказала старшим братьям, что он недостоин этого. Семейная жизнь их чрезвычайно тяжела, и он ведет себя дома не как христианин. В связи с этим заявлением община воздержалась от избрания его пресвитером. Это вызвало у него гнев, и он, собрав близких ему братьев и сестер, вышел из общины и организовал свою общину, присоединившись к Союзу евангельских христиан. Когда в 1929 году положение с работой на ниве Божией стало весьма тяжелым - как в союзе евангельских христиан, так и в Союзе баптистов - из Ленинграда Антону Максимовичу сообщили, что его не могут содержать пресвитером Самары.

Воинствующие безбожники обещали ему всяческую поддержку и вознаграждение за его лекции, если он перейдет на их сторону. Не имея материальной базы для существования, Антон Максимович решился опубликовать в газете отречение от Бога и встать на сторону безбожников. Как сообщали его близкие, не прошло и несколько дней после отречения, как от И. С. Проханова пришло ему письмо, в котором сообщалось что он будет высылать ему жалованье. Антон Максимович рвал на себе волосы, что поспешил с отречением, но было уже поздно. И он стал выступать везде с лекциями, понося Бога и верующих. Бросая при этом Библию, восклицал: "Библия - это синодальный хлам". Верующие глубоко скорбели и сожалели о "гибели" Антона Максимовича. Недолго Антон Максимович работал на атеистов. Старик уставал, здоровье нарушилось, совесть мучила, а безбожники требовали от него все новых и новых выступлений, лекций. Когда он умирал, к нему пришли братья и сестры, близкие его и предложили покаяться.

- Покаяться не могу, - сказал он. - Знаю, иду в преисподнюю, но сердце закаменело, похулил Духа Святого.

Умер нераскаявшимся. Память о нем осталась, как о соляном столпе Лотовой жены.

По поводу усиления работы антирелигиозников Лева в своих записях сделал такую заметку: "Началась всесторонняя подготовка для борьбы с религией, чтобы разбить религиозные настроения народа, чтобы вырвать молодежь из объятий "дурмана".

Начали учить сотни людей по антирелигиозной программе, готовили агитаторов, пропагандистов, которые во всеоружие воинствующего атеизма начнут разрушать веру у нестойких людей. Чем мы можем на это ответить? Неужели только запремся в крепость веры, и не обращая внимания на мир, отравляющийся ядом неверия, спокойно заснем в полной уверенности, что все благополучно. Нет, этого не может быть, настоящие молодые борцы за истину, верные воины Христа не поступят так. Они с пением: "Клич наш сегодня - вперед на борьбу!", пойдут вперед в полном подчинении Христу для защиты принципов христианства, навстречу врагу, чтобы спасти мир - массы несчастных, незнающих людей. Впереди них Победа, победившая мир, - Распятый Христос, и к Нему, за Ним по кровавым стопам христиан пойдут они смотреть, как люди будут все больше и больше погружаться в грех. Многие из нас пожертвуют своей жизнью, не переставая благовествовать падшему человечеству-

Но для того, чтобы действия наши были плодотворны, для того, чтобы знать, что мы защищаем и за что готовы умереть, нам надлежит глубоко изучать Библию. Это гораздо важнее, нежели пение, декламации. Нам нужны спевки, сыгровки, но гораздо важнее, насущнее - библейские часы, библейские кружки. У нас же их нет. Мы не обучаемся, не облекаемся во всеоружие света. То, что нет возможности или времени, не является оправданием. Безбожники изучают и Библию, а мы? Мы стоим перед необходимостью организованного изучения Библии. Иначе мы окажемся бедными, слабыми христианами, трясущимися за свое материальное благосостояние. И разум, и совесть говорят, что мы можем изучать Слово Божие и исполнять его. Не нужно шума. Готовиться нужно в близком общении друг с другом; в общении с Иисусом. Итак, практически: разбиться на группы по 6-7 человек в зависимости от свободного времени и местожительства; собираться раз в неделю. Каждая группа изучает Библию по избранному методу. Можно раз в месяц собираться всем вместе и делиться опытом. Это необходимо провести как можно скорее в жизнь. Сила у Бога!" Около этой записи другим, изменившимся подчерком сделана пометка: "Ничего не проведено".

Пошли слухи, что из Москвы пришли приговоры заключенным верующим. Из тюрьмы передали записку, что Петю Фомина, Витю Орлова, Мишу Краснова осудили на пять лет заключения с отбыванием на Соловецких островах. Колю Бондаренко и Колю Иванова - к высылке на три года в отдаленные места Казахстана. Старичку Ладину и Вале Алексеевой было предложено самим избрать место ссылки (это в то время называлось минус шесть и тому подобные минусы).

Петр Иванович Чекмарев приговорен к ссылке в Среднюю Азию. Сергей Федорович Ясырин, Е. Филяшин, Сергей Павлович Грачев "были осуждены на три года ссылки в Сибирь. Первые этапы последовали в Соловки. Это был ясный день. Солнце приветливо светило с голубого небосвода, а на сердце - печаль. Глаза застилали слезы. Молодежь спешила на вокзал, куда должен был прийти этап из тюрьмы.

Вели их со всей строгостью, вместе с другими преступниками. Некоторые из верующих шли вдали за окруженными конвоем. У ворот, которые были вблизи моста через железную дорогу, этап остановился. Молодежь, родные подошли ближе, кто-то из них запел, и все подхватили. Это был бодрый гимн, зовущий к победе над грехом, к самопожертвованию и верности. Охрана с недоумением смотрела на поющих.

- Бодрствуйте, дорогие братья, не унывайте, - кричала молодежь.

- Вы молитесь о нас, - отвечал громко Миша Краснов. - Да не забывайте, посылайте подкрепление.

- Не забудем, не забудем, - раздавались возгласы со стороны верующих.

Открылись ворота, ведущие на перрон. Молодежь побежала на перекидной мост (он и теперь еще стоит на прежнем месте). Оттуда им всем было видно, как начальник конвоя по очереди вызывал заключенных, и они один за другим входили в знаменитый "столыпинский" вагон.

Вот подошел Петя к двери вагона, взглянул на стоящих на мосту родных, близких, последний раз махнул рукой и исчез. У всех невольно сжалось сердце: что ждет его, что ждет их всех? Так же подошел к двери и Маша Краснов, снял шапку, помахал ею и скрылся внутри. И Витя Орлов остановился, хотел, видимо, что-то крикнуть, но конвойный грубо втолкнул его в дверь.

Подошел паровоз, прицепил "столыпинский" вагон и двинулся к формирующемуся составу. Грустные и печальные возвращались родные этапников, братья и сестры по вере, по своим домам. Сердце сжималось от боли при мысли, что ждет дорогих и любимых.

Через несколько дней из тюрьмы отправлялся второй этап ссыльных в Туркестанский край. Среди них были Коля Иванов и Коля Бондаренко. Их тоже погрузили в "столыпинский" вагон. Конвой оказался сочувствующим, принимал передачи для них. Они стояли у окна коридора с большими решетками и бодро улыбались провожающим.

- Ждем, ждем домой скорее! - кричала им молодежь.

Среди провожающих выделялось заплаканное лицо мамы Коли Иванова. Она не была верующей, и разбитая жизнь ее сына разрывала ей всю душу.

- Ведь учился в институте, - говорила она, - был во всем примерным. И вот посадили - пропала учеба, пропала молодая жизнь. А за что? И что это он связался с этими верующими, баптистам?

Жена Коли Бондаренко, провожая мужа, прижимала к груди маленькую девочку - недавно родившегося их первого ребенка. Глаза ее не были красны от слез, она стойко переносила горе: она понимала, что христианам дано не только веровать в Спасителя, но и страдать за Него. Она знала, что все, желающие жить благочестиво во Христе Иисусе, будут гонимы.

Глухой ночью, когда шел дождь и была страшная грязь на улицах, вывели из тюрьмы этап, который отправлялся в далекую Сибирь. В этом этапе, окруженном плотным кольцом конвойных, шли Сергей Павлович, Сергей Федорович и брат Филяшин. Родные все-таки узнали и пришли провожать их. Быстро гнали по грязи заключенных к станции, выли охранные собаки, кричал конвой:

- Не отставай, подтянись!

А сзади, спотыкаясь в темноте, бежали провожающие. Среди них был и Лева, его мать и многие близкие. Хотелось еще раз увидеть лица узников, сказать им доброе слово, но в темноте не было ничего видно, трудно было различить, узнать заключенных. Быстро прошли по площади Петропавловской церкви и приблизились к вокзалу. Дождь моросил, казалось, само небо скорбело о страданиях человеческих. На станции увидеть отправляемых в этап уже не удалось. Их быстро провели на перрон и повели вдоль линии железной дороги, где стояли вагоны для заключенных. Приблизиться к ним, передать передачу конвойные не разрешили. Печальные вернулись все в свои дома. И в глухую ночь из этих домов лились горячие слезные молитвы, чтобы сохранил, чтобы защитил Бог оскорбленных, Бог скорбящих...

Здоровье Петра Ивановича после операции не сразу налаживалось, и он подал заявление в ОГПУ, чтобы ему разрешили, ввиду перенесенной им болезни, следовать на место ссылки не этапом через тюрьмы, а за свой счет. Верующие и вся его семья молились, чтобы Господь расположил сердца начальствующих. И было получено разрешение в соответствии с его просьбой.

Настал и для него последний день в Самаре. День прощальный, когда ему надлежало покинуть родной город. Петра Ивановича уважали не только верующие люди, но также инженеры и другая интеллигенция города. Многие помнили, как в тяжелые годы голодовки, он, имея большую семью, делал все для того, чтобы помочь другим голодающим. Когда многие добрые люди, видя его большую нужду, передавали ему продукты, он отказался принимать их и посылал своих голодных детей отнести все это назад. Дети плакали, но слушались отца и возвращали все назад.

- Наш народ страдает, голодает, - говорил он, - и я с народом несу то же бремя.

Он работал день и ночь вместе с другими специалистами, восстанавливая народное хозяйство. Он верил, надеялся, что мечты о лучшей материальной жизни осуществятся и советская власть даст народу желаемое. Все знали его не только как добросовестного труженика, но и как прекрасного преподавателя института. И вдруг он - враг, недостойный человек, которого высылают из Самары.

Никогда не забудет Лева этого последнего собрания в молитвенном доме, где Петр Иванович прощался со всеми. Кроткий, как бы лучезарный стоял он за кафедрой и проникновенно читал Гефсиманскую молитву Христа.

- Да будет воля Твоя, - сказал Христос. Так скажем и мы.

Вся община преклонила колени и горячо молилась за него. На это собрание пришли неверующие, близкие знакомые Петра Ивановича и выразили ему свое сочувствие. Некоторые особенно сокрушались о его оставленной без кормильца, большой семье. После собрания вся молодежь пошла на хоровую площадку. Она ждала от любимого брата его последних наставлений. Он пожелал им любить Бога, друг друга, глубже изучать Слово Божие и оставаться верным до конца.

Молодежь преподнесла ему от себя на память художественно-выполненный текст. Спели прощальный гимн: "Бог с тобой, доколе свидимся, на Христа иди взирая, всем любовь Его являя..." Вера Ананьевна, жена Петра Ивановича держалась бодро, поддерживала мужа и говорила, что скоро она приедет к нему, а Соня, старшая дочь их, пока будет с детьми. На проводах Петра Ивановича Левы не было: необходимо было идти на школьные занятия - предстояла письменная работа, которую он не мог пропустить.

Дедушка Ладин уехал в ссылку в Саратов.

Валю Алексееву в этап не отправили, так как здоровье у нее было слабое, она находилась на лечении в городском тубдиспансере.

- Куда же ты поедешь, Валя? - спросила ее подружка Тося.

Не знаю, право, - ответила она.

Многие верующие зовут меня в сельскую местность. Там молоко, масло, говорят, поправлюсь. Но сказать тебе по- правде, у меня одно желание, и об этом я молюсь Богу... Валя недоговорила и задумчиво опустила голову.

Я догадываюсь о твоем желании, - сказала Тося. - Ты любишь Колю Иванова, и он тебя любит, и ты хочешь быть там, где он.

Да, ты права Тося. Он мне самый близкий человек. У меня нет родных по плоти, кто бы заботился обо мне. А Коля говорил, что я хоть и больна, но нужна ему. Он всегда желает заботиться обо мне.

Это хорошо, это счастье быть вам вместе, - сказала Тося. - Будете как жених и невеста в ссылке, а потом и поженитесь. Но только, говорят, там климат не для тебя. Жара, пыль, и питание, конечно, очень плохое.

- Вот поэтому-то я и молюсь и хочу знать волю Господа - ехать ли к Коле.

Глава 17. Утешение

"Утешитель же, Дух Святой, Которого пошлет Отец во имя Мое, научит вас всему и напомнит вам все, что Я говорил вам".

Иван.- 14:26

Анна Ивановна устроилась на работу портнихой и трудилась день и ночь, чтобы прокормить семью. Лева закончил среднюю школу. Осталось заниматься совсем немного. Но куда пойти учиться дальше? И работать нужно было идти. Все было нужно. Окончившие их школу готовились сразу к работе в избах-читальнях. Получив среднее образование, они могли ехать в села и там работать заведующими читальнями. Но это не прельщало никого, и каждый мечтал работать в городе или учиться дальше. Кроме учебы в школе, Лева все больше и больше увлекался разными другими вопросами, которые серьезно волновали его. Он решил глубоко их изучить и в своих заметках по этому поводу писал следующее: "Иметь папки, в которые собирать материал отовсюду, примерно 10 папок по следующим темам:

1. Падшее человечество. Причины падения, картина греха - пьянство, наркомания, самоубийство, убийство и др. Методы борьбы с грехом и результаты этого.

2. Бытие и духовное сознание человечества. Исторический материализм и его точка зрения. Мессия и язычники. История христианства.

3. Атеизм. Что такое нравственность? Картины различных убеждений. Нравственность и религия.

5. Космогония. Наука и Библия. Происхождение земли и жизни человека. Точки зрения на мироздание Библии и науки.

6.Суть жизни, смерти человечества. Цель жизни, что такое смерть и т.д.

7. Апологетика. Различные вопросы христианства. Объяснение непонятных мест - противоречий и т.д.

8. Различные религии.

9. Дух, материя, экономика, общество и их взаимоотношения в жизни человека.

10. Практические и злободневные вопросы.

Не стало среди верующей молодежи тех, которые были впереди, но на их место пришли другие. Страха не было. По-прежнему молодежь по субботам вела собрания. Читали стихотворения, говорили горячие проповеди, на кафедру выходили новые юные проповедники и проповедницы. Субботним собранием теперь часто руководил Петя Львов, вместо выбывшего брата Пети Фомина, Он не только говорил слово, но часто пел в дуэтах и квартетах.

Все знали, что он верующий, и, как он поделился с Левой, на работу ему устроиться было трудно. Нигде не принимали на хорошие места, и он мостил дороги. Помещение библиотеки в молитвенном доме было местом общения молодежи. Часто оставались они там и делились своими стремлениями, успехами и неудачами. Планы росли, хотелось сделать как можно больше для Господа. Лева в своем дневнике отмечал: "Наше желание - сделать все для выполнении заветов Спасителя для чего, чтобы люди "могли узнать евангельскую истину, можно делать в окнах, если они выходят на улицу, выставку текстов Священного Писания, пусть прохожие читают. Если живем в частном доме, огороженном забором, то можно на заборе, а еще лучше на воротах нарисовать или повесить те или иные тексты. Пусть все у нас возвещает Христа. На дорогах к верстовым столбам тоже можно прибивать изречения из Библии. Надо составлять короткие объявления из стихов Священного Писания и приклеивать везде, где висят объявления о продаже и пропаже. Будем помнить, что мы живем в стране, где признана свобода религиозной пропаганды". Вышеизложенное осуществить не пришлось, и единственно, что делала молодежь, - это раздавала прохожим адреса молитвенного дома, где были указаны часы собраний.

Планы у молодых были большие, но старшие и пресвитер Кливер без конца твердили: "Осторожней! Тише, не лезьте на рожон". Молодежь не разделяла этой тишины и стремилась вперед и вперед, Дух Утешитель звал к подвигу, к жизни во Христе. Но в то же время было то, что трудно было отнести к определенной категории - к Духу или плоти. У многих появилось желание носить определенную форму, которая бы показывала всем, что мы христиане. Лева тоже увлекался идеей о форме и, когда остались после собрания и обсуждали этот вопрос, голосовал за синюю блузу. Эта блуза была тогда очень распространена и несколько походила на тот костюм, который носил Лева. Кто-то предложил даже сделать в петлицах значки "Христос Распятый".

Лева в своих записях отметил: "Ношение одной формы дает:

- Уничтожение разных мирских нарядов. Красота наша не в этом. Все должно быть чисто, аккуратно, просто.

- Нет соперничества из-за костюмов.

- Нет соблазнов из-за неприлично одетых.

- Не будет чувствоваться внешнего неравенства бедно одетых и хорошо одетых".

Эта идея так и осталась неосуществленной, за исключением того, что некоторые носили рубахи типа синей блузы. Однажды Лева вышел из дома, направляясь к огороду, где у них были посажены фруктовые деревья. Вдруг его внимание привлекла приближающаяся пролетка, в которой сидел военный, по фуражке которого можно было определить, что это работник ОГПУ. Лева заметил, что он одной рукой как бы придерживает какого-то человека. Когда они подъехали ближе, то в этом человеке Лева узнал пресвитера Корнилия Францевича Кливера. По выражению лица брата было ясно, что он арестован, испуган и едет в горнило испытаний.

Лева словно наэлектризовался, он подбежал к пролетке и, размахивая руками, начал кричать:

- Господь с вами, Корнилий Францевич! Мы за вас будем молиться, не унывайте: вы идете за Христом!

Военный сердито покосился на Леву и велел кучеру погонять. Пролетка помчалась быстрее, Лева бросился за ними с криком:

- С Господом, брат, с Господом!

Затем он побежал к дому пресвитера и увидел в слезах тетю Терезу и их детей, скорбящих об арестованных.

Волго-Камский союз прекратил свое существование. Теперь собраниями и общиной в Самаре руководил Яков Варфоломеевич Уклеин. Ему помогал Ефим Сидорович Янченко. Оба они, как и другие братья-труженики, сознавали, что наступает время больших испытаний. Доносились все новые и новые сведения о закрытии молитвенных домов. В городе - также "по требованию" - закрывали церкви одну за другой. Но братья и сестры общины продолжали собираться, молиться и бодрствовать. Эти испытания особенно усилили молитвенное настроение среди детей Божиих, и Дух Святой действовал в сердцах, поучая и утешая. Нередко после собрания Лева сидел с близкими в библиотеке, и они вспоминали лучшие безоблачные дни, когда работал кружок молодежи при общине. Регулярно издавалась ежемесячная стенгазета "Светильник". Была редколлегия, которая собирала заметки. Художественное оформление газет делал Витя Орлов. В этих газетах были представлены темы из Слова Божия, а также различные стихотворения начинающих поэтов, описания собраний, праздников, поездок молодежи с целью благовестия. Стенгазеты обычно вывешивались в молитвенном доме при входе. Они с интересом читались не только молодежью, но и старшими. Кроме того, молодежь выпускала напечатанный на машинке журнал "Голос христианской молодежи", на обложке которого вверху был написан текст: "С Богом мы окажем силу". Внизу - направление: "Держаться исповедания упования неуклонно" и программа: религия, литература, жизнь молодежи.

В этом журнале помещались статьи религиозно-литературного содержания, способствующие духовному пробуждению. Журнал был, как Божия труба, зовущая уснувших христиан к освещению. Он призывал к единению духовных сил благовестников, певчих, молитвенников, всех талантов, материальных средств для Иисуса. Объявляя призыв всех живых, "Голос христианской молодежи" при этом обходил полным молчанием всех духовных мертвецов.

В журнале помещались стихотворения Филадельфийского, духовные статьи Шуры Кузнецова и других братьев. Там же был отдел "Библейский класс", где ставились вопросы и давались ответы. В подготовке журнала участвовали и старшие братья: И. Игнатьев, написавший статью "Что может молодежь найти у Христа?", П. Колесников и П. Чекмарев.

Кружок молодежи, как было записано в его уставе, имел целью объединить молодых людей для осуществления в жизни учения Иисуса Христа путем:

- Изучения Слова Божия.

- Распространения Священного Писания.

- Служения друг другу и всем ближним как словом, так и делом.

Знакомясь со старыми протоколами и записями, Лева с друзьями узнавал, как работала и трудилась молодежь в те лучшие годы. Каждый участвовал в том или другом деле по способностям. Была группа посещения бедных и больных, группа распределительная, секретариат призывных и назидательных собраний, литературная группа, группа шкафа (продажа Библий, журналов, брошюр), литературно-певческая.

В 1918 году, после Великой Октябрьской Социалистической революции, была предоставлена полная свобода вероисповедания. И при общине Братства евангельских христиан-баптистов трудился кружок молодежи. Он состоял из членов действительных, почетных и соревнователей. Действительными членами кружка являлись юноша или девушка, возрожденные свыше, в возрасте не менее 15 лет. В кружке насчитывалось 44 человека. Членов-соревнователей было 30 человек. Это была молодежь, ведущая нравственный образ жизни и содействующая кружку личным трудом и взносами. Почетных членов в кружке было 10 человек. Всего там трудилось 85 человек. Средства кружка состояли из членских взносов, различного рода пожертвований, тарелочных сборов на собраниях. Кружок выделял свои средства на дело миссии - проповедь Евангелия, оказывал помощь нуждающимся: покупал сухари для военнопленных, отсылал деньги в Балашов для детского приюта, оказывал помощь бедным. Одному солдату, например, купили валенки и т.д.

Кружок проводил призывные библейские и деловые собрания. На библейских собраниях изучали Слово Божие. Так в кружке И. Б. Семенова знакомились с жизнью апостола Иоанна и его трудами, в кружке П. И. Чекмарева изучали значение молитвы в жизни библейских мужей; в кружке И. М. Игнатьева разбирали "Послание к Филиппийцам". На деловых собраниях обсуждались вопросы приема членов, работы комитетов и другие особо важные. Кроме того, члены кружка проводили евангелизационные собрания и устраивали вечери любви. В течение лета кружок провел на улицах Самары 31 уличное собрание с открытой проповедью Евангелия среди народа. Была также организована прогулка на лоно природы.

В кружке работало пять комитетов: комитет посещения больных и бедных, комитет музыки, комитет пения, комитет корреспонденции и комитет литературы. Члены кружка призывали грешников. За год уверовало 27 молодых людей, из них 10 человек приняли крещение. По окончании года члены кружка устроили праздник благодарения Богу, на котором говорили о деятельности отдельных тружеников, особо отмечался вопрос воспитания обращенных. Председателем кружка была в то время Пелагея Ивановна Кузнецова, которая, следуя примеру своей сестры Нюры, отдала себя целиком работе среди молодых. При кружке работал совет молодежи, который стремился направить все способности и силы на дело Евангелия. С каждым месяцем и годом работа этого кружка расширялась. Из среды юношей вырастали труженики, такие, как Николай Левинданто, Иван Бондаренко, Петя Колесников, брат Щукин и другие, которые впоследствии много поработали на ниве Божией в нашей стране. Коля Левинданто, будучи председателем совета кружка молодежи, призывал всех деятельно служить Господу. Была организована трудовая группа, которая следила за чистотой молитвенного дома и его двора. Она также изготовляла различные вещи: рукодельные, художественные, столярные - для продажи их на дело миссии. Была организована гостеприимная группа, которая оказывала приезжим большое внимание. (В то время их было много.)

Особое значение имели вечери любви, где молодежь ближе знакомилась друг с другом, обменивалась за чашкой чая с угощениями мнениями и впечатлениями, делилась своими стремлениями.

В 1924 году, кроме вышеперечисленной деятельности, в кружке стали уделять большое значение подготовке к Пасхе, Рождеству и другим праздникам. Было обращено особое внимание на изучение Евангелия, на утренний час каждого с Богом. Было отмечено, что духовное состояние отдельного члена сказывается очень часто на его работе. Среди молодежи воспитывалось правильное отношение к Богу и друг к другу. В том же году кружок молодежи в Самаре, как и другие христианские кружки в стране, прекратил свое существование по распоряжению власть имущих.

Просматривая старые стенгазеты, Лева и его друзья читали, с какою скорбью молодежь восприняла закрытие кружка.

- И как так, - говорил Лева, - без всякого согласились и закрыли работу молодежи?!

Мама Левы, которая присутствовала при этом, сказала: - Нелегко было это сделать братьям, долго обсуждали. Некоторые предлагали не закрывать а пойти в тюрьмы, пойти на все и продолжать работу. Потом большинство решило: внешние формы не имеют существенного значения, и, хотя кружка молодежи не будет, молодежь все равно продолжит свое дело. Оно так и получилось.

- Но, все-таки, - сказал Лева, - работа значительно свернулась и нет того, что было.

- Это не совсем так, - возразила мама Левы, - Дух Божий Утешитель никогда не оставляет детей Своих, но ободряет и наставляет на всякую истину. Ведь подумайте - не стало комитета посещения больных и бедных, а разве вы не посещаете их, разве Валя Алексеева не отдавала всю свою душу на это? Нет теперь комитета музыки, а какой у нас струнный оркестр! Нисколько не хуже, и Шура Кузнецов много сделал по музыкальной части без комитета пения - у нас имеется два хора; не стало комитета литературы, а библиотека у нас работает. Нет группы гостеприимства, а гостеприимство продолжается. Да, слава Бог! - закончила она свою речь.

Все согласились, что тогда, когда действует Дух Божий, то вне всякой зависимости от внешней формы организации, названий, вывесок - дело Божие продолжается. И Господь продолжает прилагать спасаемых к Церкви.

Вскоре после того, как были получены письма от Коли Бондаренко и Коли Иванова, что они этапом прибыли к месту своей ссылки в У ил, собрались поехать к ним жена первого с малым ребенком и мать второго. Они отправились вместе. Их провожали, молились за них. Потом получили известие, что они благополучно прибыли к своим дорогим ссыльным. Они описывали все трудности пути и страшное далекое захолустье Казахстана - Уил.

Валю Алексееву выписали из туберкулезного диспансера. Теперь ей нужно было избирать место ссылки. Коля Иванов, не скрывая от нее всю тяжесть климата Уила, приглашал ее приехать и вместе отбывать ссылку. Валя согласилась. Это был большой риск с ее стороны, но любовь к ссыльным, особенно к Коле Иванову, с которым она столько лет трудилась для Господа, превозмогла все, и она решилась ехать туда. Это были особые проводы. Валю Алексееву любили все: община верующих, бывшие члены студенческого христианского кружка, среди которых она уверовала, соседи и знакомые, сочувствующие ей.

Осунувшаяся от болезни и тюрьмы, с лихорадочным румянцем на щеках, с глазами, по-особенному блестящими от вдохновения, а может быть, от болезни, она прощалась со всеми. Последние пожелания, последние объятия, последние рукопожатия. Все надеялись, что пробегут эти годы ссылки и дорогая Валя опять будет в Самаре, опять будет жизнерадостная, трудолюбивая.

- Да будет воля Божия, - говорили многие. - Если не здесь, то там, Валя, встретимся.

Поезд отходил. Валя махала белым платочком из окна. И никто не знал - только Один Бог, что Валя отправлялась в свое последнее путешествие...

Прошло всего несколько дней. После вечернего собрания молодежь собралась на том месте, где сидел обычно первый хор, чтобы помолиться, попросить Господа об укреплении страдальцев в Соловках, в Сибири, в Казахстане. Молились, преклонив колени, просили сил свыше и для себя. Потом стоя пели.

Вдруг вбежал Щура Бондаренко. Лицо его было все в слезах. Он протянул руки кверху, как бы прося помощи у кого-то, и упал на колени.

- Коля, Коля Бондаренко умер, - кричал он.

Все словно остолбенели. Эта страшная новость была абсолютно непонятна, совершенно неожиданна. Как, этот молодой, полный энергии, талантливый, любящий брат - и вдруг мертв?! Ведь у него молодая жена, маленький ребенок; ведь у него все впереди... И вдруг его нет. Как? Что случилось?

На все расспросы Шура Бондаренко отвечал, что получена телеграмма от Веры с известием о смерти Коли.

Что было делать? Все склонились на колени и просили Бога, чтобы он укрепил, поддержал как старенькую мать умершего брата, так и молодую жену и его родственников, а также всех, которые скорбели об отшествии любимого друга и брата.

Дух Святой Утешитель, только Он мог успокоить скорбящие души, только Он мог дать веру, что эта смерть не бессмыслица, но дорога в очах Божиих и имеет свое значение.

Вскоре было получено письмо от Веры, в котором она описывала кончину своего дорогого спутника. "У него заболело горло, местные врачи определили у него просто ангину и лечили от ангины. Он лежал дома, дышать становилось все труднее и труднее. Он стал задыхаться, с трудом прошептал, чтобы она спела ему гимн об Отчизне и когда она пела: "Когда окончится труд мой земной, даст мне Спаситель на небе покой...", он отошел в радость Спасителя своего. После его смерти врачи выдали справку, что он умер от дифтерии.

Коля Бондаренко не любил говорить о смерти, он был полон стремления к жизни, к творчеству. Своему близкому брату Вите Орлову он говорил:

- Мы не должны думать о смерти, но о жизни и труде для Господа.

И для него смерть, конечно, не была смертью исчезновения, но перехода в другую жизнь, перехода в небо.

Стихи Коли Бондаренко много декламировались молодежью при его жизни и некоторые из них остались в памяти его друзей. Вот пример тому:

PoetryКругом ненастье, бури, бури!
Гневливо море, темно в лазури и
монотонно бушуют страсти.
И злобно вторят из буйной песне
людские волны вражды холодной,
холодной мести... Разврата полны
И в рабстве моды кричат: "Нет Бога!" А сами...
Тонут, тонут, тонут!... А жертв так много,
кругом лишь бури... Темно в лазури!
Смелее ж, братья! Погибшим руки скорей подайте,
Любви заботой лечите муки
и направляйте их в пристань мира И новой жизни,
Дабы они забыли кумира,
Рвались к Отчизне
Из темной гнили!!!
Покой же после,
Вдали лазури, покой от слез!

x х х

PoetryЖизни цветы! Голубые, алые...
Распускайтесь, огнем горите!
В мир темноты, в солнечные дали
Светом радостным жгите, жгите!

Взором любви, улыбкою счастья
То, что темно, осветите снова!
Ширятся пусть голубого простора
Волны жизни, дыханье весны!

Высохнет грусть!
Пусть по-новому вторят все,
Кто жили в губительной тьме.
Вновь обнови мир зла и ненастья!
Юность жизни, твори лишь новое!..

Глава 18. На волнах

"И ныне чего ожидать мне, Господи? Надежда моя на Тебя".

Пс. 38:8

Стояла непогода. Тучи шли за тучами. И верующим, открыто исповедующим Евангелие, становилось все труднее и труднее. Из техникума исключили Шуру Бондаренко. Из разных городов получали известия, что верующей молодежи закрыт путь для учебы, что трудно ей устроиться на хорошую работу. На страницах газет, в лекциях и беседах безбожники призывали верующих отрекаться от Бога, перестать молиться.

Ни у кого из молодежи в Самаре, кто шел за Христом, не было и мысли свернуть на широкую дорогу, отречься от Бога, но состояние было тяжелое: скорбь есть скорбь. Казалось, что все дороги в будущее закрыты. И невольно многие, даже совсем молодые, видели перед собой только один открытый путь - перейти в небо, к Господу и успокоиться у Него. Такие настроения глубоко возмущали Леву. В своих тетрадях он записал следующее: "То, что затронуло мою душу, это мы,.современная баптистская молодежь Самары. Внешне, кажется, все спокойно, благополучно, несмотря на "бури", но когда поднимешь покрывало внешнего спокойствия, становится тяжело. Дело не в наших ошибках, недостатках, но в нашем отношении к битве за истину. Бойцов правды мало по сравнению с массами, погруженными в грех и неверие. Старых бойцов Христа становится меньше. Будущность борцов Христа здесь на земле определяется состоянием молодежи. Она призвана в грядущих десятилетиях нести свет Христов в мир. Но если мы спросим о ее стремлениях, то увидим, что молодежь не хочет здесь будущего. Вы услышите слова: "Умереть, скорее бы смерть". Разве это не ужасно? Живут желанием перейти в вечность. Ведь теперь наша весна в полном разгаре, все зеленеет, распустились цветы, наступило тепло, лунные ночи... И вдруг голос: "Хочется умереть". Вот брат молодой, развитый, поет, читает, проповедует, но на вопрос: "Каковы его перспективы?" отвечает: "Могила". И это не шутка... А вот другой пример. Сестра, известная всем, продолжающая трудиться среди молодежи, говорит, что хотела бы умереть, да жаль друзей, родных, которые будут скорбеть о ней.

И так говорят многие. Особенно звучно, искренне поют: "Хочу домой, хочу сейчас, хочу домой к Иисусу..."

Эти настроения глубоко тревожили Леву и некоторых его близких друзей. Они понимали, что все для них закрыто, что мир полон ненависти к искренне верующим. Знали также, что скоро собрания закроются, что Библии будут отбираться и нигде не услышишь ни Слова Божия, ни слова о Спасителе, но уходить, просить, чтобы Господь взял туда, на небо, разве можно? Ведь кругом такой мрак, столько гибнущих, и мы, может быть, последние искорки света, последние христиане в нашей стране, и мы должны быть здесь, - так думал Лева, и очень хотел, хотя бы немного быть светом Христовым.

В школе у Левы учеба шла хорошо, у него были самые лучшие отношения со всеми преподавателями и товарищами по классу. Не только Голованчик, но и многие другие одноклассники были его близкими товарищами. Педагоги ценили его за интерес к естественным наукам. Ничто, казалось, не предвещало никаких неприятностей. Оставалось всего несколько месяцев до окончания девятилетки, т.е. до получения среднего образования.

На переменах и по дороге из школы домой, выпускники часто говорили между собой о том, кто куда пойдет учиться, кто кем хотел бы стать. Многие уже сделали свой выбор. Но Лева еще точно не определился, быть ли ему геологом, химиком или кем-то еще.

Однажды преподавательница биологии предложила Леве сделать доклад для старших групп школы на тему: "Происхождение жизни с научной и религиозной точки зрения". Конечно, учительница знала, что Лева верующий. Возможно, она думала, что Лева, занявшись этой темой, отойдет от своих "религиозных предрассудков" и тогда ему откроется будущее в науке. Сначала Лева отказывался взять этот доклад, но потом согласился. Сама тема его очень интересовала. Он и раньше читал об этом немало книг, брошюр и был не прочь изучить этот вопрос поглубже.

Лева пошел в краевую библиотеку и взял там книги по вопросу происхождения жизни. В школьной библиотеке по этой теме были только отдельные брошюрки.

Вечерами он внимательно читал и изучал литературу, делал выписки, сопоставлял различные теории и гипотезы о происхождении жизни. Через неделю он должен был делать доклад, на котором будут присутствовать преподаватели и ученики старших классов. Особенно заинтересовала Леву книга Заварзина "Живая материя", автор которой старался проникнуть в тайну возникновения жизни на земле.

Итак, Лева собрал достаточно материала из литературы, чтобы ответить на вопрос о происхождении жизни с научной точки зрения. Но вот со второй половиной доклада было труднее.

Несмотря на то, что Лева хорошо знал библиотеку общины, он не нашел там ни одной статьи, лекции или проповеди, нужной ему. Ни Бетекс в своей книге "Песнь Творения", ни Иванов в своем труде "Наука и религия" не останавливались достаточно подробно на происхождении жизни на земле.

Открыв Библию, уже не в первый раз Лева прочел первую главу. Там утверждалось, что все было создано Богом - как неживое, так потом и живое. Евангелист Иоанн в первой главе Евангелия утверждал, что через Него все начало быть. Долго думал Лева, как обосновать то, что жизнь возникла по воле разумного Творца и что Он является первопричиной ее.

Пришло время делать доклад. Лева не знал, что думали преподаватели о нем. Все знали, что он - верующий. Возможно, полагали, что он, осветив вопрос с научной точки зрения, просто не станет касаться его с религиозной. Утром в день доклада Лева писал отцу в далекую ссылку: "Здравствуй дорогой папа! Мы все здоровы. Все идет своим чередом. В июне мы кончим школу. Учиться интересно: по математике повторяем логарифмы, по химии изучаем спирты; недавно были на экскурсии на Жигулевском заводе. Надеюсь, все будет хорошо. Ты знаешь, от Кого зависит наша судьба. Тебе, как медику, конечно, интересно знать, как я расту и развиваюсь. Все хорошо, но только школьный врач, послушав мои легкие, нашел там что-то нехорошее и направил в тубдиспансер. Там мне сделали рентген, удивились большой селезенке, которая увеличилась после малярии, и сказали, что нужно лечиться, хорошо питаться и ходить к ним. Эта болезнь меня не тревожит, и я думаю, что Любящий усмотрит все. Я не забуду твоих советов и знаю, из какой Книги их надо брать. В конце-концов все плохое должно быть побеждено. Мама трудится день и ночь. Все здоровы. Напиши, получил ли ты открытку".

Большой класс был переполнен. Лева, несколько стесняясь, вышел к столу, где сидели все учителя. Он положил на стол целую пачку книг, кроме того, принес с собой несколько схем.

- Тема моего доклада, - начал он, - должна интересовать всех разумно живущих: "Происхождение жизни с научной и религиозной точки зрения".

Вначале смущаясь и запинаясь, он стал излагать историю вопроса, представление древних о простом самозарождении жизни. Далее он подробно остановился на великих работах Луи Пастера, который многими опытами и исследованиями доказал, что в настоящее время самозарождение жизни на земле невозможно. Раскрасневшись и даже жестикулируя, он рассказал, какую борьбу пришлось выдержать Луи Пастеру со своими противниками. Потом он стал перечислять различные теории возникновения жизни на земле, начиная от заноса ее с других планет и кончая теориями, которые утверждали, что в прошлом из первичных углеводистых образований возникли молекулы, предшествующие живому белку, а потом они так организовались, что появилась живая материя. Изложив все и продемонстрировав ряд схем, Лева открыл только что вышедшую книгу Заварзина "Живая материя", в которой ученый, анализируя и критику современные теории происхождения жизни, утверждал, что они фантастичны, не имеют научного обоснования и наука еще не знает, как произошла жизнь на земле.

- Вот это последнее слово людей науки, - сказал Лева. - С религиозной же точкой зрения я никакой специальной литературы не нашел. Библия утверждает, что Бог сотворил все живущее. Так ли это или нет? - задал вопрос Лева. - Подумаем, если вся биосфера - все живое, в которое входит и человечество, возникло тем или иным путем вследствие тех или иных условий и реакций так, как например, появляется ржавчина, то она возникла не для чего и не имеет смысла и цели. Если мы предположим, что жизнь на земле, и в том числе человек, появились благодаря Разумной Причине и ее появление на земле имеет определенные смысл и цель, то мы, люди, имеем право искать смысл жизни. От кого же еще жизнь имеет ценность, если не от Бога, Который творит жизнь для определенного назначения то, мы, люди, появившиеся на нашей планете, не имеем никакого назначения и цели в своем бытие и исчезнем, когда изменяется условия, так же бессмысленно, как и появились.

Лева кончил. Встала преподавательница естествознания и сказала, что дело не в цели и смысле и что она не ищет в естествознании цели и смысла жизни. Лева на это ответил, что это очень плохо, что жить так нехорошо и пусто. Никто не стал ему возражать, не было порицаний, не было и аплодисментов. Все разошлись в каком-то тягостном недоумении.

А на следующий день Леву срочно вызвали с урока к заведующему учебной частью. Он всегда относился к Леве очень хорошо. Но тут этот человек казался неузнаваемым. Он нервно ходил по кабинету, бросая на Леву раздраженные, злобные взгляды.

- Так вы против Дарвина, против Дарвина? - почти кричал он. Нет, нет. Я не против Дарвина, - отвечал Лева, - ведь он
объяснял развитие жизни, но не ее возникновение. Он сам верил в Бога и говорил, что Творец создал простейший организм.

Не говорите мне чепухи. Дарвин, конечно, не мог верить в Бога, - утверждал завуч. - А вот то, что вы сказали в докладе о цели и причинности, - это явный антидарвинизм. Вы - враг Дарвина.

Я никогда не думал быть его врагом, - сказал взволнованно Лева. - Я даже полагал, что Дарвин несколько приоткрывает то, каким образом Бог творил живое.

Завуч сел за стол, задумался, потом сказал:

- Отказывайтесь от Бога. Он совсем ни к чему. Иначе будет вам плохо.

Лева молчал. Завуч смотрел на него сердито и продолжал:

- Вы нарушаете школьную дисциплину: не посещаете уроки по военному делу. Вот вам срок - три дня. Оставьте ваши убеждения, одумайтесь, изучайте военное дело и оставьте все, что мешает вам идти в ногу со всеми. Идите.

На перемене учащиеся окружили Леву и спрашивали, как и что говорил завуч. Лева чистосердечно все рассказал. Класс был дружный, учащиеся любили и уважали друг друга, и переживали за Леву

- Да ты скажи, что не веришь, а верь в душе, - советовали одни.

- Ваша секта признает военную службу, так ходи же на уроки по военному делу, не губи себя, - говорили другие.

Когда Лева пришел домой, мать сразу поняла, что что-то случилось в школе. Лева все рассказал ей. Она забеспокоилась, расстроилась и стала умолять Леву посещать эти уроки, чтобы закончить школу:

- Ведь в этих уроках ничего нет плохого, только ознакомление; ты же никого не убиваешь, - говорила она.

Весь вечер размышлял Лева. Сердце болело, молился, читал Евангелие, читал знаменитую "Нагорную проповедь" Христа. Наконец, написал заявление военкому, в котором спрашивал:

"Прошу разъяснить мне, что означают уроки по военному делу: это просто ознакомление с оборонным делом или обучение, для того, чтобы уметь применять оружие? Если это обучение, то это значит, что я буду учиться, как на зло отвечать злом, и тогда, если мне по вашему уроку вы поставите хорошо - это будет значить, что я научился хорошо на зло отвечать злом. Это будет для меня, как христианина, стремящегося к любви, позором".

Военком прочитал заявление Левы и, улыбаясь, добродушно сказал, что военное дело, конечно, не игра, что на этих уроках учат, как с оружием в руках защищаться от врагов.

Из школы в тот же день Лева поехал в Краевой суд, который был в том здании, где В. И. Ленин в свое время выступал как адвокат. Там он решил обратиться к прокурору, с просьбой, чтобы его на основании закона освободили из-за его религиозных убеждений от уроков по военному делу.

Прокурор и находившиеся в его кабинете юристы, выслушав просьбу Левы, стали дружно смеяться над ним.

- Да ты что, еще несовершеннолетний, еще на губах молоко не обсохло, а уже убеждения какие-то имеешь. Вот чудак!

Посмеялись, а потом прокурор сказал, что ему нужно выбросить всякую дурь из головы. На все это Лева отвечал, что это не дурь и он твердо уверен в том, во что он верит. Прощаясь с ним, один из юристов сказал, что жизнь его исправит. Когда он увидит всю жизнь во всей полноте и красоте, то оставит Бога и всякие религиозные предрассудки.

Вечером на собрании те близкие, с которыми он поделился своими переживаниями, советовали ему посещать уроки по военному делу и быть потише. Придя домой, Лева сел под развесистым вязом и думал, думал... Было страшно тяжело. Казалось, что особенного в том, чтобы пойти завтра в школу и сказать, что он будет посещать уроки по военному делу, будет все изучать, но он не мог сделать этого. Было что-то внутри, что говорило: "Удерживайся от всякого рода зла". А всякую войну и подготовку к ней Лева искренне понимал только, как зло, причиняющее страдание и смерть.

- Боже мой, Боже, помоги мне, - молился он, из глаз капали слезы.

Войдя в дом, он записал в своей тетрадке: "Последние дни мая судьба в моих руках. Вот уже девятый год учусь, а теперь предложили выбирать в трехдневный срок, отказаться мне от своих убеждений или нет. Что чувствуешь ты, одинокий, среди людей? Они, твои близкие, не могут быть твоей опорой. В мучительном, тяжелом раздумье идут минуты. Будущее в Его руках. Он не сомневается. Но даже те, которые выдержали ссылки за это, говорят "иди", товарищи советуют "иди". Тяжело. Ведь все образование рухнет, кажется. Ведь неразумно, ради убеждения терять все. Господи! Лишь Ты Один со мной. К людям не пойду, они не поймут. Еще несколько часов, минут - и оборвется школьная жизнь, начнется другая. И все сочтут это за глупость, за ошибку, но я не могу, не могу взять в руки то, что служит для убийства..."

На следующий день он поехал в краевой отдел народного образования. Войдя в кабинет заведующего, он рассказал ему все. Это был худощавый, высокий старик. Слушая Леву, он взъерошил свои седые волосы и напустился на него:

- Вот я выставил сейчас из кабинета девицу-ученицу, у нее на руках были кольца. Что это за мещанство? Я с ней и разговаривать не стал, но ты одурманен, я с тобой поговорю, я тебе докажу, что ты ошибаешься. Вот волк - это хищный зверь. Он все стадо овец растерзает, если не применить оружия. Верно?

- Верно, - соглашался Лева.

- Так вот, капиталисты - это хищные двери; империализм - это страшный волк с ужасными клыками, и его надо уничтожить, иначе он уничтожит тебя, сгноит всех трудящихся.

Лева стал доказывать, что Христос всемогущ. Он может из негодного человека сделать хорошего. Привел пример с Закхеем, который, изменился, когда Христос вошел в его дом, стал раздавать имение, делать людям добро.

- Ерунда! - Воскликнул старик. - У волка волчья натура и его в ягненка не превратишь, его надо убивать; для этого нужно оружие, нужно изучать военное дело.

Он остановился, подумал, потом сказан:

- Ты химию знаешь?

- Как же, это мой любимый предмет, - ответил Лева, и глаза его засияли. Он думал, что сейчас заведующий скажет что-нибудь хорошее.

- Так вот я тебе говорю: приготовь мне сто баллонов хлора. Сумеешь?

- Да, сумею, знаю, какие реакции, как хлор добывается.

- Ну вот, а я возьму этот хлор и выпущу его на врага. И ты окажешься убийцей многих и многих людей. Пойми, живя в обществе, будь ты химиком или кем угодно, ты участвуешь в общей борьбе и, так или иначе, участвуешь в убийстве. Тебе, может быть, это сразу не понять, надо оставить религиозную дурь. Вот я дам тебе почитать на две недели книгу Н.Бухарина "Теория исторического материализма", прочтешь, глаза откроются, потом приходи ко мне. Иди, читай, в школе пока тебя не тронут.

Каждую свободную минуту, каждый вечер просиживал Лева над книгой Бухарина, книга была мудреная. Бухарин был большим философом. Некоторые слова Леве были непонятны, но он добросовестно старался вникнуть в размышления автора.

Через две недели Лева опять был у заведующего. Все стены его кабинета были увешаны антирелигиозными лозунгами типа "Берегите детей от религиозного дурмана!"

- Ну, как, убедился теперь, понял? - сразу спросил старик, испытующе посмотрев на Леву.

- Кое-что понял, - отвечал Лева, - кое с чем согласен.

- А Бог есть? - спросил заведующий.

- Да, есть, несомненно, - отвечал Лева.

- Так значит ты ничего не понял, абсолютно ничего не понял! - Возмутился старик. - Мне с тобой больше не о чем разговаривать. Убирайся! Ко мне больше не являйся!

Грустный ушел Лева от этого высокопоставленного человека.

Он продолжал учиться дальше. В школе был создан антирелигиозный кружок, руководителем которого был назначен лектор из союза воинствующих безбожников. Это был еще молодой и энергичный брюнет, который сразу встретился с Левой и сказал, что ему необходимо для его же пользы аккуратно посещать кружок. Лева поблагодарил и не отказался. На занятиях этого кружка лектор разъяснял, что понятие целесообразности условно, что в природе никакой целесообразности нет и никаких данных за разумность устройства природы тоже нет. Лева, не стесняясь, громко доказывал обратное. Когда коснулись вопросов, связанных с Библией, то обнаружилось, что руководитель кружка очень слабо знал Библию и даже не читал ее. Лева пригласил его на молитвенное собрание и пообещал ему помочь приобрести Библию. Лектор стал посещать собрания и купил себе Библию. Отношения у них были самые хорошие.

В будущем Леве больше не пришлось близко общаться с этим человеком. В 1934 году он ветре тал его очень несчастным: после неудачной операции по поводу внематочной беременности из-за халатности врачей умерла его жена. Лева глубоко в душе соболезновал ему.

Собрания в молитвенном доме проходили по-прежнему. По субботам участвовала молодежь и руководили собранием молодые братья. Нужно отметить, что в это время принимали участие в духовной работе и сосланные из Саратова в январе 1929 года Миша Ильин со своей молодой женой Зиной. Миша, бывший регент Саратовского хора, токарь по специальности, очень любил музыку и книги. Среди его книг было много литературы по естествознанию, геологии, астрономии, его проповеди привлекали молодежь. Зина, его жена, была учительницей начальной школы и также принимала участие в общении молодежи. Высланная из Саратова сестра - учительница Угрюмова тоже в беседах радовала верующих своим упованием на Бога. Тогда Самару часто посещала Скакунова Полина Яковлевна, которая своими проповедями и стихотворениями (раньше она была атеисткой) делала много назиданий верующим. Посещение собраний, общение друг с другом ободряло верующих, они поддерживало и Леву в его переживаниях.

Дни шли. Было заседание школьного совета, на котором обсуждался вопрос о недисциплинированных учащихся. Некоторые хулиганили, ходили с финскими ножами, их решили перевоспитывать, а Леву, как самого недисциплинированного, решили исключить из школы. Классный руководитель официально известил об этом Леву, но сказал, что уроки он может посещать. Это было мучительно: учиться, посещать школу и знать, что ты исключен. Голованчик, друг Левы, и другие школьники всячески старались поддержать его. Они говорили,- что если ему больше не разрешать посещать уроки, то они будут приходить к нему на дом, передавать школьные задания, рассказывать, чтобы он не отстал от занятий и получил среднее образование.

Но вот настал день, когда его вызвал к себе заведующий учебной частью школы, пригласил сесть и передал ему выписку из решения школьного совета об его исключении.

- Больше школу не посещайте, - сказал он. - Вы не нужны нашему обществу. Никогда образования вы не получите, потому что вы враг науки и никогда не будете полезным человеком.

Лева ему ничего не ответил. Попрощался со всеми и ушел, чтобы больше никогда не возвращаться в эту школу. Но судьба распорядилась иначе. Много лет спустя в той же самой школе, стало плохо с сердцем у заведующей учебной частью, еще нестарой женщины. Около нее ходили взволнованные педагоги. Вызвали скорую помощь. Над больной склонился седовласый пожилой врач. Он осмотрел больную, расспросил о случившемся, сделал инъекции, назначил лечение. Больной стало легче. Она заговорила. А врач с грустью оглянулся вокруг себя. Он вспомнил эту школу, этот кабинет, свои юные стремления и мечты, бури и пережитую здесь жизненную катастрофу. А на сердце у него только любовь, любовь к людям. Это был Лева.

Тяжело, очень тяжело было ему тогда. Куда идти, работать или учиться? В доме нужда. Мать отдает все силы, чтобы кормить семью. Нужно иметь хотя бы какую-нибудь специальность, чтобы работать. Открылись инструкторские курсы садоводства, пчеловодства, огородничества. Туда и поступил Лева. Это все его очень интересовало. Но он не забыл своих школьных товарищей и послал им письмо, в котором писал, что хотя он выброшен за борт школы и плывет по житейскому морю, он не тонет. Маяк его - Христос. Лева желал всем увидеть этот маяк и плыть по жизни в Его свете. Кроме того, в этот же конверт он вложил разные тексты из Библии, адресованные каждому из товарищей по классу.

Как рассказывали ему после, когда в классе получили это письмо и прочитали, некоторые расплакались, жалея его, но потом решили собрать эти тексты и вместе с письмом отнести директору школы, чтобы не было неприятностей у класса при окончании учебы. Директор собрал класс и прочел антирелигиозную лекцию, объяснив всем, что Лева несчастный, покалеченный человек, который сам себе отрезал все пути для исправления и образования.

Не прошло и недели, как мать Левы вызвали в ОГПУ. Все недоумевали и беспокоились, зачем вызвали ее. Вернулась она оттуда встревоженная и беседовала с Левой наедине.

- Ты что же мне ничего не сказал, что письма посылал в школу?

- Я думал этим прославить Господа и не хотел вмешивать тебя, - отвечал Лева.

- Ах, если бы ты знал, как они это поняли?! Они говорят, что ты ведешь себя безобразно и, что если так будет продолжаться, то тебя направят в детскую исправительную колонию. Я знаю твою искренность, я день и ночь молюсь, чтобы Господь сохранил тебя. Мы с папой, как только ты родился, отдали тебя Господу, но будь мудр, не лезь на рожон, нельзя так.

Мать и сын преклонили колени и горячо молились Тому, в руке Которого жизнь каждого Его дитя. Встали с колен успокоенными, в полном уповании на Отца Небесного.

В Самару приехал А.В. Луначарский. Он выступил с лекцией. Лева думал пробраться к нему и рассказать наркому просвещения о своем положении, но это ему не удалось.

На курсах садоводства пчеловодства, огородничества занимался также Шура Бондаренко, исключенный из техникума. Друзьям приятно было встречаться вместе на занятиях. И на лекциях, и на практике в садах они могли не только заниматься, но и обмениваться переживаниями, беседовать.

Как-то, возвращаясь с занятий, Лева встретил преподавательницу русского языка своей школы. Он думал, что она с презрением отвернется от него, как от отверженного, исключенного, но учительница приветливо улыбнулась ему, поздоровалась.

- Как поживаешь, Смирнский? Где устроился?

- Занимаюсь на курсах садоводства, пчеловодства, огородничества, - отвечал Лева.

- А, как это удачно! - воскликнула учительница. - Это как раз для тебя подходящее дело.

- Да, пожалуй, самое подходящее, - сказал Лева. - Мои деды и прадеды занимались садоводством. Это хорошее, доброе дело.

- Да, Толстой тоже очень любил поле, сад, природу, труд, а вы, я помню, произведения Толстого знали хорошо.

- Я не толстовец, конечно, - сказал Лева, - но во многом этот великий художник слова и мыслитель близок моему сердцу.

- А в чем у вас с ним главные расхождения?

- В том, что он не признавал Христа как Спасителя, Сына Божия, - ответил Лева.

Глава 19. Гроза

"Многими скорбями надлежит нам войти в Царствие Божие".

Деян. 14:22

Из далекой ссылки, из холодных суровых Соловков, куда был направлен вместе с другими председатель Волго-Камского союза баптистов брат К.Ф.Кливер, родные получали весточки, в которых изгнанники делились своими радостями и горестями, а главное упованием на Бога, Который хранил их в испытаниях.

Церковь Божия в Самаре прилежно молилась о них. И не только молилась, помогала родным собирать посылки, чтобы порадовать, поддержать силы гонимых. Никто не допускал и мысли, что они в чем-нибудь виновны перед кем-либо. Все верующие понимали, что это сбываются слова Христа: "Меня гнали, и вас будут гнать", "Многими скорбями надлежит нам войти в Царствие Божие".

Собрания проходили по-прежнему. Братья Ефим Сидорович Янченко и Яков Варфоломеевич Уклеин усиленно руководили собраниями. По субботам в собрании участвовала в Слове и пении только молодежь и руководила собранием тоже она Доносились вести, что везде, по всей России, то там, то тут гремят грозы притеснений - отбирались молитвенные дома, арестовывались руководители общин, ревностные труженики Евангелия. В Самаре было какое-то затишье, но в воздухе чувствовалось приближение испытаний, приближение грозы. Многие верующие, в том числе и Лева, чувствовали, что грядет самое страшное, - громовой удар, - закрытие молитвенного дома и ликвидация общины. Лева в своих записках отмечал: "Сие нужно устроить, в особенности когда не будет молитвенного дома, объединиться в группы по два-три человека и, вооружившись различными духовными брошюрами, отдельными Евангелиями с выделенными местами призывного характера, ходить вечерами по городу. Ведь ни молитвенных собраний, ни спевок не будет. При благоприятных случаях, например, около пивной, беседовать с отдельными лицами и указывать им на Христа, как на Спасителя.

В свободное время по воскресеньям особое внимание уделять чтению Слова Божия. Группы могут раз в неделю тихо собираться в различных местах для обмена опытом работы о состоянии духовной жизни. И тогда, несмотря на отсутствие молитвенного дома, вся община, разделившись на мелкие семьи-группы, будет продолжать укрепляться духовно и спасать грешников".

Недели проходили за неделями, все было, казалось, тихо и спокойно. Но странно, вместо того, чтобы усилить молитвы, бодрствуя, на многих стал нападать какой-то сон, появлялся страх, равнодушие, боязнь пострадать за Христа.

- Ты как думаешь, Шура, - спросил как-то Лева своего товарища по учебе, - готовы ли мы страдать за Христа?

Шура задумался и сказал:

- Когда-то мы с таким огнем пели: "Ты готов ли на бой за Христа?.." и вторили: "За Него я, на битву готов, вижу я, как нужда велика, вижу гибнущий жалкий народ, от греха избавленья он ждет". Но сейчас это все погасло. И сказать откровенно, мне совершенно не хочется страдать, калечить свою юность. Нам нужно с тобой окончить курсы, получить специальность, уметь зарабатывать кусок хлеба.

- Да, - сказал Лева, - конечно, лучше, может быть, было бы без скорбей, лучше, если была бы полная свобода и мы устраивали бы концерты, сыгровки и жили припеваючи. Но Господь для своего народа избрал другой путь, путь страданий, лишений, поношения, и мы не должны его чуждаться, это крест Христов.

- Боюсь, я не смогу нести этот крест, - сказал, качая головой и взъерошивая свой огромный черный чуб, Шура.

Молодые сестры Клавдия Кабанова, Люба Туркова, Клавдия Шадчнева и другие, когда думали о возможности страдать за Христа, тоже готовы были молиться: "Да минует чаша сия".

Можно ли было обвинять молодежь за такие настроения? Конечно, нет. И в проповедях, и в беседах старшие мало готовили их к подвигу, к жертве. И тогда молодежь часто громко пела: Не смущайся железной решетки и тяжелых засовов дверей. Христиане считали находкой пострадать за Христа от людей.

А сонливость нарастала. Всюду старики и старушки говорили:

- Тише, осторожней, не лезьте на рожон; нужно спасти молодежь, сохранить ее от страданий.

Покаяния грешников не было. По субботам Петя Львов проповедовал, громко пел, но плодов не было. Лева писал отцу в ссылку:

"Здравствуй дорогой папа! Мы духовно и физически здоровы. Слава Богу! Он хранит нас от зла. Дни идут и исчезают в вечности, и проходят так бесплодно. По-старому, как и всегда, продолжаются собрания, а плодов покаяния нет. Недавно я думал: когда были гонения на первых христиан, они поднимались духовно, сильнее разгорались, гонение, как ветер, раздувающий костер, еще больше усиливало их любовь, количество христиан увеличивалось; теперь же у нас ничего подобного нет. Страх, равнодушие, казалось, мы и зовем грешников, но в ответ - гробовое молчание. Что это показывает? Нет у нас силы, как будто что-то заклятое мешает проявлению силы Божией. Ведь мы чувствуем, что мы ни холодны, ни горячи. Нивы налились, жатва готова. Как будто бы и трудимся, но не видно ни одного снопа. Словно серпами по воздуху мы машем, и не задеваем ни одного колоса. Видимо, нужно нечто, что могло бы разбудить нас и зажечь огнем любви к Богу и ближним. Но, что это нечто и когда оно придет?.."

После собрания Яков Варфоломеевич подозвал к себе Леву и, смотря на него как-то встревожено, тихо сказал:

- Беда, надвигается беда.

Екнуло от этих слов сердце у Левы. Старик, поглаживая свои усы и седую бороду, продолжал:

Мне прислали повестку, через неделю будет суд над нами. По суду будут отбирать у нас молитвенный дом.

Не имеют права, - сказал Лева. - Ведь этот дом построен на трудовые деньги еще до революции, и он так дорог нам. Вот у православных, там собирают подписи, что население желает, чтобы закрыли церковь, и там закрывают. А ведь у нас ни один член общины не подпишется, что молитвенный дом не нужен.

- Это так, - сказал Яков Варфоломеевич, - но к нам они хотят подобрать другие ключи. Я уже ходил узнавать, говорят, что наш молитвенный дом не церковное здание, а обыкновенное, жилое, которое представляет из себя обычный дом. А так как в городе недостаток жилплощади, то решили его отобрать под жилье.

- Что же будем делать? - спросил, вздохнув, Лева.

Будем молиться, - ответил Яков Варфоломеевич. - Я вот общине-то не сообщил это сразу, боюсь, будет паника, а говорю отдельным братьям и сестрам, так что передай это твоей маме. Завтра я пойду к опытному адвокату, наймем его, пусть выступает за нас на суде. Когда вы пойдете? - спросил Лева.

- Завтра к шести часам, когда он придет с работы.

- Я пойду с вами.

- Ну, что же, приходи, пойдем вместе.

На следующий день они оба были у адвоката. Это был грузный большой старик. Вся его комната была переполнена книгами. На полках виднелись тома законов Российской империи. Он принял Якова Варфоломеевича очень приветливо. И когда тот изложил суть своего дела и просьбу, чтобы адвокат выступил на суде, юрист сразу же согласился.

- Это совершенно несправедливо - отнимать у вас молитвенный дом. Мне еще в старое время приходилось выступать на процессах в защиту сектантов. И мы добивались справедливости. Сектантов освобождали, молитвенные дома оставляли. А тем более теперь, когда свобода совести и свобода антирелигиозной пропаганды... Я уверен в том, что никакой несправедливости быть не может.

Он успокоил Якова Варфоломеевича и Леву, обещал подробно ознакомиться с делом и выступить на суде.

Лето приближалось к концу, стояли жаркие ясные дни. Зрели в садах яблоки, поспевали на полях хлеба. Солнце светило ярко с безоблачного неба одинаково для всех. А над верующей общиной евангельских христиан в Самаре нависли черные свинцовые тучи. Настал день суда. Тот, кто не молился, тот, кто не посещал церковь, молитвенный дом и не испытал глубоких духовных переживаний в общении с верующими, тот не знает и никогда не поймет, что значит для верующего человека лишиться Дома Божия. Еще Давид в древности писал: "Возрадовался я, когда сказали мне: пойдем в дом Божий"...

Лишиться радости богослужения, славословия Богу, совместных молитв - большое лишение для верующего человека.

Лева был на этом суде. Рассматривалось дело также и о молоканском молитвенном доме. Судья, судебные заседатели - все, казалось, также добродушные люди. Все происходило чинно, по закону, по порядку. Выступил адвокат. Леве не забыть его речи. Он нарисовал красочные картины страданий и гонений сектантов в царской России, доказал, что сектанты, в том числе и баптисты, и молокане, были лишены возможности возводить какие-либо здания в особом церковном стиле. Они не могли уделять архитектуре особого внимания и строили свои молитвенные дома по обычному жилому типу, стараясь всячески приспособить их для богослужения. Он доказал, что эти дома в Самаре возведены верующими для богослужебных целей и никак не могут рассматриваться, как жилой фонд. Он ясно, на основании законов доказал, что эти дома, отошедшие в собственность государства, по закону предоставляются государством обществу верующих для их богослужения.

Суд удалился на совещание. Народ, переполнявший зал суда, с трепетом, молясь в душе, ожидал решения. Неужели советский суд, вопреки здравому смыслу, конституции, допустит беззаконие, неужели у верующих отберут их молитвенные дома?

Суд вышел и объявил, что он не пришел ни к какому решению. А сейчас члены суда выезжают на место осматривать все молитвенные дома.

К зданию суда были поданы легковые автомашины (в то время это было редкостью), и суд в полном составе выехал на Крестьянскую улицу, дом N 173, чтобы осмотреть молитвенный дом баптистов, и на Садовую улицу, чтобы осмотреть дом молокан.

Верующие разошлись. Было сказано, что о решении суда будет объявлено особо. Некоторые надеялись: Бог не без милости. Если даже суд постановит отобрать, то высшие инстанции отменят несправедливое решение. Но многие думали иначе. Они видели, что воинствующие безбожники, сознавая, что никакие их диспуты и лекции не помогают, что их идеологическая борьба не приносит никаких плодов (Иудушка нашелся только один - Зуйков), примут другие меры, чтобы разгромить верующих. Арестами ревностных братьев и сестер они обезглавили общины; отбирая молитвенных дома, они прекращали там богослужения. Потоками лжи и клеветы действовали через печать на народ, чтобы он кричал: "Распни Его, распни".

Лева тоже не надеялся на хороший исход. И он с Клавдией Кабановой, не дожидаясь результата, решил вывезти из молитвенного дома библиотеку. Все эти книги, журналы в основном не уцелели. Последовали обыски за обысками; их отбирали вместе с другой литературой у верующих. Были годы, когда каждый листочек, где говорилось о Христе, Евангелии, Библии, "Гусли", сборники духовных песнопений отбирались, как страшная зараза, и уничтожались. Один Бог знает, сколько скорбей пережили верующие!

Руководящие братья отнеслись к этому беспечно. Ничего не вывезли. Это было последнее субботнее собрание. Последний раз молодежь громко пела, и юные сердца с кафедры возвещали Христа. А наутро все было кончено. На двери висел замок. Верующие приходили и уходили с грустной вестью, что молитвенный дом отобрали для жилья.

Все книги, песнопения хоров, все материалы Волго-Камского союза были куда-то вывезены и, видимо, уничтожены. Самое печальное и страшное было то, что рукописи по исследованию Слова Божия - труд всеми любимого пресвитера Всеволода Ивановича Петрова был также изъят из несгораемого шкафа, где его хранили братья. Лева видел, как груды этих рукописей лежали на столе, когда их забирали. Несколько лет писал их Всеволод Иванович. Там были его проповеди и записи, и разборы книг Библии. Петр Иванович Чекмарев все собирался это издать, но, увы! Так и не издал до революции и после революции тоже, а в эту страшную пору они погибли.

И когда все это произошло, когда многие братья и сестры оглянулись и посмотрели, как они творили дело Божие, в каком положении находилось наше братство, они поняли, что это было допущено Богом.

В те годы свободы проповеди Евангелия, съездов не хватало благовестников, потому что не было средств содержать их, не издавалось достаточно литературы по той же причине. Когда назначались съезды, многие братья не находили времени для них, так как были заняты своими посевами, мельницами, ведением хозяйства. В свое время погибло большое хозяйство Мазаева. (Сколько бы он мог на эти миллионы сделать для дела Божия!). Но вот наступили годы нэпа и некоторые братья опять занялись хозяйством; не было времени служить Господу, на дело Его бросали крохи денег, средств.

Господь видел, Господь знал. В духовном отношении, как писал потом П. И. Чекмарев, Он усмотрел, что было заложено много гнилых бревен в Его постройку.

1929 год - год великого перелома в стране, и многие братья завопили, когда остались ни с чем. О, если бы наши средства, наши мешки пшеницы да на дело Божие! Но, увы! Все пропало. И сами они переживали величайшие скорби, чтобы быть очищенными и переплавленными в это грозу. Это уроки истории. К сожалению, эти уроки истории, коим скорбями надлежит войти в Царствие Божие, некоторые забывают и теперь. Забывают, что христианину, имеющему пропитание и одежду, надлежит довольствоваться этим. Стремятся приобретать одно и другое, ради чего оставляют собрания, не отдают себя жертвенно на великое дело евангелизации.

Закрытие общины, последующие обыски, аресты тяжело отразились на состоянии верующих. Многие замкнулись в своих семьях, перестали общаться друг с другом.

Глава 20. Путь в бурю

"Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мною: Твой жезл и Твой посох - они успокаивают меня".

Пс. 22:4

Обычно летом и осенью верующая молодежь Самары любила бывать на природе. В воскресенье, между утренним и вечерним собраниями, бежали на Волгу и на "Пчелке", пароходе, который перевозил пассажиров через реку, переезжали на зеленый, песчаный берег, где можно было свободно отдыхать.

Несколько лет тому назад не только молодежь, но и вся община с пресвитером и проповедниками, старушками и старичками, ездили на Волгу и проводили день на природе, славя Господа и принимая пищу в простоте и веселии сердца. Верующие выезжали целыми семьями, с детьми, большими и маленькими, и все находили удовольствие, отдыхая у воды. Для самых маленьких детей организовывались игры: на веревочке вешали конфеты, потом завязывали глаза и предлагали малышу найти конфету. Его успех радовал всех окружающих. Более взрослые дети устраивали бега в мешках наперегонки. Некоторые падали, наиболее ловкие достигали цели. Взрослая молодежь устраивала игры в мяч или в горелки. Сестры устраивали на траве импровизированные столы, раскладывали на них угощения. Хористы пели, пожилые братья беседовали. Все это делалось с молитвой, чинно. Прежде чем принимать пищу, устраивали маленькое собрание, читали Слово Божие. Когда возвращались из-за Волги на пароходе открыто, громко пели:

PoetryПо равнине океана
Мы домой, друзья, плывем;
Там за облаком тумана
Нам откроют вечный дом.

Скоро стихнет буря в море,
И мы якорь бросим вскоре...
По равнине океана
Мы домой, друзья, плывем;
Там за облаком тумана
Нам откроют вечный дом...

Любила молодежь вечерами в хорошую погоду кататься на лодках по реке Самарке. Отправлялись во главе с регентом Петром Ивановичем Кузнецовым и, сняв несколько лодок, тихо плавали при лунном сиянии по реке, пели гимны и, то приближаясь к берегу, то отдаляясь, наслаждались чудной природой. На душе у всех было спокойно и радостно. Грех, грязь мира были чужды юным сердцам. Когда разразилась гроза, когда закрыли молитвенный дом, молодежь уже не думала об этих прогулках. Да, верно написал Соломон: "Всему свое время".

Пришло время тяжелых испытаний. А буря крепчала, и не было, кажется, видно никакого проблеска впереди. Атеисты прямо ставили вопрос, что с религией нужно покончить, что верующим нет места в обществе, что жить по Христу несовременно.

Казалось, пришло то время, о чем писал Лева раньше, когда нужно собираться группами по два-три человека и мудро трудиться для Христа, но этого не произошло. Молодежь по-прежнему жаждала общения друг с другом, и туда, где собирались двое или трое, приходили все остальные. В итоге было человек двадцать-тридцать.

Дух горел, слова "осторожно", "тише", казались Леве и его близким друзьям чуть ли не предательством. Они решили теперь, поскольку нет собраний, все время использовать на посещение семей верующих, больных и престарелых. Группой, человек по тридцать, они ходили по городу.

Как бы кто испуган ни был, но все радовались этим посещениям. Молодые братья и сестры входили в дом, громко пели, читали Евангелие. Лева был один из тех, кто преуспевал в этом деле, отдавая этому все свободное время. Правда, певец он был очень плохой, но зато мог почитать Евангелие, побеседовать. У некоторых верующих, особенно тех, кто жил на окраинах города, были во дворах сады, и пришедшая молодежь, располагалась там, открыто пели, проповедовали. Такое общение молодежи друг с другом, а также посещение верующих дало еще больший подъем духа, и не чувствовалось остро отсутствие молитвенного дома. Но это только для молодежи. Пожилые братья и сестры, которые десятилетиями посещали собрания в молитвенном доме, имели там большие благословения, особенно тосковали и скорбели о его закрытии. Конечно, их духовная жизнь продолжалась. В своих домах они читали Слово Божие среди детей, родственников и приходящих, совершали молитвы и моления, но все-таки это было совсем не то, что общение в Господнем доме. Всем стало ясно, что Церковь Божия, создаваясь в домашних церквах, нуждается в полном единении, так как мы одно тело во Христе. Но продолжались обыски, допросы, и верующим дали понять, что искать помещение для молитвенного дома или оформлять вновь разогнанную общину, нет никаких надежд. Казалось, Церковь Христа - Тело Его было поругано, умерщвлено и навек положено в могилу небытия. И не приходится скрывать, что у некоторых верующих было такое состояние, как у учеников после похорон распятого Христа, - все кончено, привален тяжелый камень, стоит стража, все...

Как и у них, в то время появлялось желание разбежаться, прекратить все, верить только в душе, лишь бы не страдать. Церковь Божия вступила в долину тени смертной.

Из ссылок и из Соловков приходили добрые письма, но чувствовалось, что братьям очень нелегко. Тяжело страдала Валя Алексеева в ужасном климате Уила, здоровье ее резко ухудшилось. Миша Краснов, Петя Фомин писали из Соловков, что работают на лесоповале, целый день в воде под дождем, ноги не просыхают, тело покрылось фурункулами. Как-то вечером сидел Лева за столом, задумавшись. На сердце было грустно, но в то же время огонь жертвы горел в его душе. Он невольно вспоминал прошлые дни работы молодежи, когда было столько возможностей. Он вспоминал те большие вокально-музыкальные собрания, концерты, которые забирали много сил, времени. Правильно ли все это было? Ведь несмотря на то, что было много посетителей, покаяний-то не было, спасенных душ не было. И духовный уровень молодежи был невысок. Что-то нужно было иное. Он достал старые журналы и, просматривая их, нашел статью в пятом номере "Братского листка" за 1907 год, которая заставила его еще глубже задуматься. В ней он прочел: "Из многих мест России поступают известия о том, что хоры при многих общинах верующих устраивают публичные концерты с одобрения общин. Этими концертами увлекаются и опытные члены общин.

По поводу этих концертов возникает много вопросов. Прежде всего, какая цель этих концертов? Цель всего того, что делают христиане должна быть одна - прославить Господа! Как можно концертом прославить Господа? Конечно, только через обращение душ. Можно привести факты, указывающие на то, что во время собрании, после горячей проповеди и вдохновенной молитвы, пение производит сильное впечатление на сердца и окончательно расплавляет их, содействуя их обращению. Поэтому мы не только не отвергаем стройного пения, как элемента духовных собраний, но готовы всячески содействовать развитию и усовершенствованию хоров при собраниях".

Далее Лева читал, что когда увлекаются концертами, нет горячих молитв, и сами концерты не дают плодов покаяния. Автор писал: "Значение концертов-хоров сомнительного характера. Между тем на эти концерты и прочее тратится так много энергии и времени. Мы вообще ничего не имели бы против такой траты времени, если бы наша страна в настоящее время представляла ликующий Сион, если бы кругом не было бы пучины греха и несчастья. Тогда бы мы одобрили бы такие концерты как элемент разнообразия. Но когда мы знаем, что в городе Баку тюрьмы переполнены арестантами, к которым никто не придет и не скажет им слово о Спасителе Христе, когда мы знаем, что в том же городе в больницах стонут больные, гостиницы и дома оглашаются звуками разврата - когда мы знаем, что туда никто не придет, чтобы занести словечко об Иисусе, никто не приносит светлой вести, а те, которые могли бы сделать это, проводят время в приятных упражнениях голосовых связок, то нам до глубины души становится жаль потерянного времени.

Нам невольно представляется картина, вообразите: Господь придет сейчас, во время нашего концерта, не скажет ли Он вам: "Я был наг, и не одели Меня; болен и в темнице, и не посетили Меня" (Мтф. 25:43); а проводили это время на концертах... Как вы будете себя чувствовать? Если в общинах есть молодые силы, свободные и незанятые, то, конечно, они могут заниматься хоровым пением, но увлекаться этим до концертов в наше время не должно. Дорогие братья! Если у вас есть время, составляйте специальные кружки и дружины для посещения тюрем, больниц, бедных семейств, где бы вы могли сеять Слово Божие. Поверьте, одна протянутая рука сочувствия и помощи, одна молитва на коленях среди ужасов греха и страдания принесет для Господа больше плода, чем тысяча концертов. Она создает чудный концерт ангелов Божиих, радующихся о грешниках кающихся. И вы будете участниками этих Божиих концертов".

Лева не отвергал ни стройного пения, ни оркестров, ни тех или иных духовных постановок, но ему становилось все более ясно, что соль не в этом, что нужно было в те годы направить силы и время на духовную работу среди не знающих Господа. Ему невольно вспомнился гимн, который любил петь В. П. Степанов:

PoetryГде же, о, где вы, носители света?
Дети чертога и вечного дня.

Мы вас зовем и не слышим ответа,
Иль вы уснули, молчанье храня?

Нас покрывают лохмотья порока,
Нищи, убоги, мы помощи ждем.

Дней остается теперь уж немного.
Близится, близится страшный конец.

Взор наш тускнеет, и мучит тревога.
Где вы, о, где вы, спешите скорей!

В то же время Лева сознавал, как мало они сами работали над Словом Божиим. Много слышали проповедей, но теперь они кончились, а так мало навыков над личным углублением в Писание! Ему вспомнились рассказы о студенческом христианском движении, которое не отвергало ни хорового пения, ни лекций, ни концертов, но в основу было положено серьезное изучение Евангелия в кружках. Это способствовало глубокому познанию и духовному уровню, который он видел как в Петре Ивановиче Чекмареве, так и в своей маме. Но теперь все эти возможности ушли. Приближалась долина тени смертной...

16 сентября 1929 года он записал в своем дневнике следующее; "Утро, 9 часов. Небо оделось серым покрывалось мрачных осенних туч. Все хмурится. Брызгает мелкий дождик. И сердце как будто плачет о чем-то утерянном, дорогом. Слышатся звуки падающих капель с еще зеленеющих деревьев? Как жить? Все стараются скрыть перед окружающими, что они верующие. Вот какой компромисс! Не хочу оправдываться в этой постыдной действительности. Да, в моей жизни было стремление - жить как христианин. Но я, кажется, тоже иду на уступки. На курсах, где я учусь, никто не знает, что я христианин. Еще немного, и пусть все слышат, пусть все знают, что я последователь Презираемого, Поруганного. Другие как хотят... Болит сердце, так жить не могу. Вот мы пели:

PoetryЯ не стыжуся возвещать
Умершего Христа,
Его веленья защищать...

Теперь я так петь не могу. Я ведь не возвещаю. Нужна иная жизнь. Погибну телом, стану нищим, но невзирая ни на что, с Библией в руках, зарабатывая на кусок хлеба, хотя бы тяжелым трудом, с Тобой, Господи, хочу поднять знамя Правды Вечной, буду возвещать Умершего Христа. Теперь выбираю такой путь, хотя завывают бури, пенятся волны. Хочу лишь воскликнуть: "Для Него от всего отказался, все почитаю за сор, чтобы приобрести Христа".

Леву все останавливали, уговаривали быть потише, не ходить так с молодежью, но он не мог. Он готов был все отдать для Христа.

Неожиданно получил он по почте анонимное письмо. В нем кто-то из верующих писал: "Дорогой брат, я вас должен предупредить: вас не арестовывают только потому, что ждут вашего совершеннолетия. Как только вам исполнится 18 лет, вас привлекут к судебной ответственности и с вами расправятся. Оставьте всякую духовную работу, иначе вы погибнете".

Послание нисколько не испугало Леву. Он готов был страдать за Христа. Когда он сказал об этом письме близким, то все родные, и даже сосланная из Саратова сестра - учительница Угрюмова, советовали хотя бы на время отойти от молодежи. Некоторые говорили, что просто надо уехать. Лева всем отвечал, что в Писании написано: "Огненного искушения для испытания вам посылаемого не чуждайтесь".

И он искренно был готов идти в тюрьму ради Христа. Ведь кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее. А кто потеряет ее ради Христа и Евангелия, тот сбережет ее. Проходя мимо тюрьмы, он смотрел на это огромное кирпичное здание, окруженное высокой стеной, как на место своего будущего пребывания. И он по-прежнему трудился среди молодежи: вместе посещали, беседовали, изучали Слово Божие.

Находясь на практике в садах, он брал с собой маленький Псалтирь и старался вникнуть в Псалмы, но странно, читая их, понимал, что они как бы не касались его сердца.

- Это, вероятно, потому, что я не страдаю, - думал он. Вечерами дома углублялся в Библию. И вдруг обратил внимание на слова: "Если вас гонят в одном городе, бегите в другой". Он читал о том, как Христос уходил от гонящих Его. Это все волновало его, заставляло задуматься. И вот опять слова в Писании о том, что и его беспокоит: "Павла спустили в корзинке, и он избежал преследования". Как быть? Что это? Может быть, уехать? Или остаться? Сердце волновалось, душа не находила покоя. Он поделился своими волнениями с матерью.

- Нет, лучше ты не уезжай, - сказала она. - Здесь хоть я буду тебе передачи носить, а уедешь - все равно найдут, арестуют.

Одни советовали одно, другие - другое. Перед Левой первый раз в жизни остро встал вопрос: как узнать волю Божию?

Этот вопрос может быть перед каждым верующим в самых серьезных случаях жизни: при избрании специальности, перед вступлением в брак, при переезде, в духовном служении. Да, действительно, как узнать волю Божию? Из Писания он знал, что иногда бросали жребий. Лева молился, спрашивал у Господа, а сердце словно раздваивалось. И Слово Божие тоже как бы говорило надвое: в одном случае - не чуждайся, в другом - беги. Лева решил, что он будет поститься и молиться, пока ему Господь ясно не скажет, чего Он хочет. Он молился и постился один день. Но в сердце ясного ответа не было. Постился второй день, продолжая в то же время заниматься. К вечеру второго дня на сердце стало спокойно. В душе, как яркий зеленый свет открытой дороги, горел текст: "Бегите в другой город".

- Мама, я уезжаю, - сказал Лева.

- Куда, как? - воскликнула мать и заплакала.

- Я не знаю куда, мама. Мне ясно одно, что Господь хочет, что бы я уехал. Теперь я нисколько не сомневаюсь, что это Его воля, - сказал Лева.

- Как же ты узнал твердо, что это воля Божия? - спросила мать.

- Молился, постился, читал Слово Божие, и на сердце стало совершенно спокойно тогда, когда я решил исполнить текст: "Гонят вас в одном городе, бегите в другой".

- Но все ли ты взвесил? - спросила задумчиво мать. - Ведь подумай: ты заканчиваешь инструкторские курсы пчеловодства, садоводства, огородничества, все прошел, остались только одни экзамены, и ты получишь свидетельство и будешь иметь специальность, сможешь работать. Ведь сколько мы затратили на это сил, средств.

- Я об этом ничего не думал, - сказал Лева. - Мне важнее было знать: чего хочет Господь.

- Кроме того, твое здоровье, ты совсем не обращаешь внимания на него, тебя ведь направляли в туберкулезный диспансер. Надо все-таки вести нормальную жизнь, а не скитаться, чтобы не было вспышки в легких.

- Я все заботы возложил на Него, а мы знаем, что любящим Господа, призванным по Его изволению, все содействует ко благу. Вот представь себе: когда меня исключили из школы, казалось, все рухнуло, а Он открыл дверь на эти курсы, и я все лето провел в садах, огородах, на воздухе. Это, конечно, хорошо для легких, я и не переутомлялся чрезмерными занятиями, и в дальнейшем, верю, Он все усмотрит.

- Да, я верю, Он усмотрит, - сказала мать, и в голосе ее слышалась полная надежда, спокойствие и упование. - Когда ты родился, то мы с папой целиком отдали, посвятили тебя Господу, и Он тебя проведет.

Нужно было только ответить на вопрос: куда ехать? Туда, в Сибирь, где находился отец, где жить было трудно? А, может быть, в Среднюю Азию, в края куда был сослан Петр Иванович Чекмарев и где работал чертежником двоюродный брат Левы - Юрий? Лева выбрал второе. Сборы были недолгими. Плетеную корзину с крышкой наполнили постельными принадлежностями, рубашками Левы. Старенькая тетя Паша сшила ему замечательную подстилку - одеяло из верблюжьего волоса с чехлом, имеющим дополнительный карман для полотенца и других принадлежностей.

Первый раз отправлялся Лева из дома в далекий путь. Вся молодежь жалела его, любила и пришла провожать. Шура Бондаренко, с которым он учился, также очень сожалел, но никто не отговаривал его. Все понимали, что это воля Божия. Последние молитвы в родном доме, последние пожелания из Слова Божия, последнее пение: "Бог с тобой, доколе свидимся. На Христа, иди взирая, всем любовь Его являя. Бог с тобой, доколе свидимся"... Попрощались с близкими, со своими сестрами и братом, поцеловались и пошли на вокзал.

Шли мимо тюрьмы. Лева невольно, как бы с сожалением посмотрел на это огромное, из красного кирпича, здание.

- Итак, мне, видимо, здесь не быть, - подумал он. - Не быть в этом месте страданий, где многие-многие близкие во Христе и родные проходили высшую духовную школу. (Лева ошибся. В этом месте, где столько было в прошлом страданий, пришлось быть позже и ему. Но неисповедимы пути Божий, он был там совсем не узником. Эта старая царская тюрьма была преобразована в Медицинский институт и его общежитие. И наступили дни, когда над Левой рассеялись тучи, и он после Великой Отечественной войны вновь стал студентом и продолжал высшее медицинское образование, занимаясь в аудиториях и лабораториях, которые были расположены в этом здании. То же внутреннее устройство, те же кресты переходных лестниц, с которых видны все этажи и двери комнат, расположенных на них. Камера, в которой сидел В. Куйбышев сохранена в неприкосновенности. И здесь Лева познавал высшую науку, занимался в студенческих кружках, оставаясь при этом все таким же пылким христианином).

Все это было потом, а пока ему предстояло ехать в поезде, который почему-то назывался "Максим Горький", и добираться до Ташкента неделю и более. Когда началась посадка, все взволнованно кинулись к вагонам, началась толкотня, невыразимая давка. С мешками, с чайниками ехали в основном крестьяне. Большинство ухитрилось залезть в вагон через окна. Леве помогали друзья. Один из них проник в вагон, и ему через окно передали багаж Левы, а потом и самого Леву с билетом.

Поезд тронулся. Лева выглянул в окно. Мать, родные, вся, дорогая его сердцу молодежь, прощаясь, махами руками и что-то кричали, некоторые вытирали слезы. Поезд уходил все дальше и дальше. Лева присел на свою корзинку, облокотился на узел, сидя в проходе вагона, о том, чтобы где-то лечь, нечего было думать. Пассажиры тревожно обменивались своими переживаниями. Многие были из деревень, уехали, бросив все свое хозяйство. Всех волновало, что ждет их впереди?

Лева был спокоен, совершенно спокоен. В кармане была только справка, что он прослушал курс садоводства, пчеловодства, огородничества. Но не на эту справку уповал он. Он уповал на Бога, любящего Отца, он верил Иисусу Христу, И Дух Святой - Утешитель был с ним, в его сердце. Леве было хорошо, хотя слышались бранные, непривычные, слова, а едкий, противный махорочный дым вызывал кашель.

Стемнело. Проводник зажег коптящую свечку. Лева молился: "Господи, я иду за Тобою, по Твоей воле, верю: Ты сделаешь все, как хочешь. Дай только слушаться Тебя, храни, утешь маму, сестер, брата; благослови верующих в Самаре, храни дорогую молодежь; храни папу и всех ссыльных и заключенных, поддержи, помоги делать только добро, всех любить..."

Он не закончил молитву. Под шум колес и колыхание поезда он незаметно заснул. Проснулся ночью, кругом спали неизвестные люди.

Сердце не забилось тревогой, на душе было как-то по-особенному хорошо. Он знал: с ним Господь. Это по Его воле он в эту бурю находился в пути. Чего же ему бояться? Ему было хорошо, хотя и сидел он на своей корзине в прокуренном, душном вагоне.