Арнольд Даллимор Сперджен: биографический очерк

Брак Сперджена истинно заключен на небе

Надо признать тот факт, что помощь и симпатия Сюзанны Сперджен были неоценимым инструментом в формировании характера и образа жизни ее мужа, так что без нее он никогда не стал бы тем, кем он был. Его склад ума был прекрасно уравновешен, — точно такой же был и ее склад ума. Он обладал отличным чувством здравого смысла, — и она была ему в этом отношении под стать. Его сердце пламенело любовью к Богу и людям — ее сердце горело столь же сильно. Он к тому же стремился участвовать в разных видах благотворительности — и здесь на каждом шагу она была для него истинным другом. Ему приходилось подвергаться грубым нападкам во время своего публичного служения, и здесь она, вместе с Богом, была для него щитом и помощником.

Со времен первого прекрасного рассвета не было на земле пары, лучше соответствующей друг другу, чем Чарльз и Сюзанна Сперджен.

H.L.Wayland, Charlеs Spurgeon, His Faith and Works, 1892

В то время как большинство молодых людей ищут общения с девушками, Сперджен до сих пор не интересовался противоположным полом. Вплоть до девятнадцатилетнего возраста он полностью посвятил себя учебе и проповеди.

Но теперь все изменилось.

Молодая девушка по имени Сюзанна Томпсон присутствовала на вечернем воскресном собрании, когда Сперджен впервые проповедовал на Нью-Парк Стрит. После этого она вспоминала о нем как о несколько странном молодом человеке:

Я была совсем не в восторге от красноречия молодого оратора, а его деревенские манеры внушали мне не почтение, а скорее сожаление… Я была не настолько духовной, чтобы понимать его пламенную проповедь Евангелия и его горячий призыв грешников к покаянию, зато его огромный, черный сатиновый галстук, длинная, плохо причесанная шевелюра и синий носовой платок с белыми пятнами, кажется, все же пробудили во мне некоторые потешные мысли.

Но эти первые впечатления были недолговечными. Сюзи была близким другом семьи Олни, а Сперджен часто бывал в этой семье. Во время их частых встреч она начала замечать кое-какие его достоинства, и он стал для нее более привлекательной персоной. Спустя примерно два с половиной месяца после прибытия в Лондон он послал ей подарок. Это была книга "Путешествие Пилигрима", на которой он сделал надпись:

Мисс Томпсон,
с пожеланиями успеха
в ее благословенном путешествии,
от Ч.Х. Сперджена
20 апреля 1854 года.

С этого момента он стал для нее духовным наставником. Сюзанна раньше него уверовала во Христа и получила спасение, но она не возрастала духовно, пока церковь оставалась без пастора. А теперь день за днем "он мягко вел меня, — вспоминала она, — своими проповедями и беседами ко кресту Христа, где моя тоскующая душа нашла долгожданный мир и прощение".

Их дружба вскоре стала более близкой. 10 июня того же года в Лондоне состоялось праздничное событие, — открытие Хрустального дворца. Это был огромный выставочный зал, где размещались товары со всех концов земли, окруженный тротуарами и газонами. Чарльз и Сюзанна пришли сюда в компании друзей, но вдруг оказалось, что они сидели рядом. Когда затих шум официальной церемонии, он открыл книгу, которую взял с собой и показал ей строки, где давались советы молодым людям, ищущим себе жену, "молиться о ее благосостоянии". Когда она прочитала эти строки, он спросил ее, молится ли она о том человеке, который должен стать ее мужем. Эти слова с упоминанием о браке вызвали в ней странное волнение, но она ничего не сказала в ответ.

По окончании церемонии тот же низкий голос снова прошептал: "Не желаешь ли ты пройтись вместе со мной вокруг дворца?" Они оставили компанию друзей и остаток вечера провели вдвоем. Позже она вспоминала об этом так: "Мы долго прогуливались вместе сначала по прекрасному Дворцу, затем в саду, а потом спустились к пруду… Именно во время нашей прогулки в тот памятный июньский день, — я верю, — Сам Бог соединил наши сердца неразрывными узами настоящего чувства… С этого момента наша дружба быстро укреплялась и скоро переросла в глубочайшую любовь".

Через несколько недель — 2-о августа — они были в гостях у ее дедушки и прогуливались в саду. Там, в радостной и торжественной обстановке, он признался ей в любви и предложил выйти за него замуж.

Я вспоминаю этот старый сад, как святое место, как счастливый рай, потому что там мой возлюбленный нашел меня и сказал, как он любит меня. Хотя я уже знала об этом, но все же слышать слова любви из его собственных уст было совсем другим делом. Я замолкла и вся дрожала от радости и счастья. Сладкая церемония помолвки не нуждается в описании… Это был торжественный и в то же время счастливый момент в моей жизни, и я переживала его с благоговением в сердце. Я оставила своего возлюбленного и побежала в дом на верхний этаж. Там я преклонила колени перед Богом и со слезами счастья благодарила Его за великую милость в том, что Он подарил мне любовь столь хорошего человека.

В последующие месяцы Сюзанна духовно укрепилась, а в начале нового 1855 года подала заявление на крещение. Сперджен старался прикрывать их отношения, но слухи все же просочились наружу. Когда в церкви зачитывался список кандидатов на крещение, то перед именем Сюзанны стояло имя одного старичка, которого звали Джонни Диэр. Кто-то подслушал, как две незамужние дамы на задних рядах переговаривались между собой:

— Как зовут этого старичка?

— Джонни Диэр.

— Ну, тогда я полагаю, что следующей будет Сюзанна Диэр! (Здесь игра слов: Dear по-английски означает "милый, дорогой, любимый" — прим. ред.)

В этот период жизни Сперджен подвергался злой критике в светской и религиозной прессе. Критика была извращенной, ложной и жестокой, и хотя Сперджен переносил ее с достоинством, на душе у него часто было очень горько. Он нуждался в утешении и ободрении, и здесь Сюзанна проявила удивительное понимание и сочувствие.

Однако время их общения было очень ограниченным. Обычно он приходил к ней по понедельникам утром, однако ему приходилось брать с собой рукопись одной из своих воскресных проповедей, записанных секретарем, которую надо было редактировать. В печатном виде проповедь должна была занимать восемь страниц. Надо было что-то добавить или убрать, проставить абзацы и внести многочисленные поправки. Надо было успеть отредактировать проповедь и отдать ее мальчику-курьеру, который приезжал на велосипеде в послеобеденное время, и должен был успеть отвезти ее в типографию, где проповедь сразу же готовилась к печати, чтобы попасть в руки читателей во вторник утром. Вот такая работа занимала, — а может быть, портила, — время его свиданий с Сюзи по понедельникам.

Они старались провести вместе час или два также и по пятницам в послеобеденное время. Обычно местом их встречи был Хрустальный дворец, где всегда можно было увидеть красоту живой природы и прогуляться по дорожкам парка. Эти встречи на время давали Сперджену отдых от кипучей деятельности и возможность снять напряжение в присутствии той, которую он так крепко любил.

Но не все складывалось идеально в их отношениях. Бывали времена, когда он, казалось, совсем забывал о существовании Сюзи, и это больно ранило ее.

Однажды такое случилось, когда он взял ее с собой в большой зал в Лондоне, где должен был проповедовать. Она говорит об этом так:

Мы сели в карету и я хорошо запомнила, как я старалась держаться все время рядом с ним, когда мы растворились в толпе народа, заполнившей лестницу. Но когда мы поднялись наверх, он совершенно забыл о моем существовании. На нем лежало бремя проповеди, которую он должен был произнести для бессмертных душ, и он прошел в небольшую дверь сбоку, где его уже ожидали официальные лица, даже на мгновение не вспомнив о том, что оставил меня одну посреди бурлящей толпы.

Сначала я была совершенно сбита с толку, а затем… я рассердилась на него. Я сразу же вернулась домой и поведала о своем горе моей доброй маме… Она мудро заметила, что мой избранник — человек не простой, что его жизнь полностью посвящена Богу и служению и что я никогда, никогда не должна пытаться поставить себя на первое место в его сердце.

Наконец, после многих добрых и любовных наставлений, мое сердце смягчилось, и я поняла, что мое поведение было очень глупым и эгоистичным. Как раз в это время возле входной двери остановился экипаж, и мой дорогой мистер Сперджен вбежал в дом с весьма озадаченным видом, спрашивая: "Где Сюзи? Я искал ее везде, где только мог, но так и не нашел; неужели она вернулась домой одна?" Моя милая мама вышла к нему и рассказала все, как было; и я думаю, что когда он осознал положение вещей, то ей пришлось утешать и его самого, ведь он оскорбил меня без всякого злого умысла и, наверное, считал, что я обошлась с ним несправедливо, допустив сомнение в его порядочности.

Затем он тихо дал мне высказать свое негодование и повторил слова матери, уверяя, что питает ко мне самые глубокие чувства, однако он — Божий слуга, и я должна быть готова уступить свои права на него Богу.

Бывали случаи, когда Сюзи заходила к нему в пасторскую комнату при доме молитвы как раз перед его выходом за кафедру. В это время он так был поглощен предстоящим делом, что машинально поднимался с места и пожимал ей руку с таким видом, словно она была посторонним человеком. Заметив свою ошибку, он тут же извинялся, но такие ошибки ясно показывали сосредоточенность его ума и осознание великой ответственности проповедования Слова Божьего.

Помолвка Чарльза и Сюзан длилась восемнадцать месяцев. В конце этого срока она писала: "1855 год приближается к концу, и мы с невыразимой радостью ожидаем того часа, когда у нас будет своя собственная семья и нас соединят узы священного брачного союза, который совершается на небесах".

8 января 1856 года две судьбы слились в одну. Венчание состоялось в церкви на Нью-Парк Стрит, его совершал пастор соседней церкви д-р Александер Флетчер. Люди собрались в церковь за несколько часов до бракосочетания, и несмотря на то, что к этому дню помещение было значительно расширено, оно было переполнено народом. Целый наряд полиции следил за порядком на улице, где осталось большое количество людей.

После свадьбы они уехали на десять дней в Париж. Сюзанна перед этим уже была во Франции, и теперь могла показать Чарльзу разные интересные места. Они посещали картинные галереи, дворцы, музеи и даже посмотрели, как работает фондовая биржа.

По возвращении в Лондон молодая чета поселилась в весьма скромном доме на Нью-Кент Роуд.

Конечно же, Чарльз был очень занятым человеком. Кроме своих многочисленных дел в церкви на Нью-Парк Стрит, он стал еще готовить к публикации свою первую книгу "Святой и его Спаситель". Его также часто приглашали проповедовать в других церквях, как в Лондоне, так и в дальних городах. Почти все вечера у него были заняты каким-либо служением, а иногда его не бывало дома день, а то и больше. Часто он возвращался домой совершенно изнемогший, и тут его неизменно ожидали любящие руки, окружавшие добротой и утешением.

Сюзанна и Чарльз идеально подходили друг другу. Несмотря на то, что Чарльз был воинственным и бесстрашным в защите Божьей истины, он был также очень мягким и чутким человеком, а потому нуждался в доброте и взаимопонимании со стороны жены. Именно этими качествами обладала Сюзанна. Вот как отозвался о согласии в их семейной жизни Рассел Х. Конуэлл, основатель Темпл университета в Филадельфии, посетивший семью Спердженов и ставший впоследствии их близким другом:

Если бы он женился на глупой женщине, которая считала бы его совершенством святости, или на придирчивой опекунше, которая донимала бы его нравоучениями, то он никогда не добился бы своего высокого положения. И если бы он соединил свою судьбу с женой менее благочестивой и ревностной или с такой, которая старалась бы своим влиянием пересилить любовь и уважение к нему со стороны прихожан, то такая жена принесла бы только вред его репутации.

Но его жена трудилась вместе с ним, молилась вместе с ним, доверяла ему и горячо любила его в течение многих лет их совместного труда. Одна лишь только мысль о ней, даже когда он был вдали от дома, вселяла в него чувство глубокой умиротворенности. Он мог много дней путешествовать, мог несколько раз в день проповедовать, утешаясь мыслью о том, что дома его жена часами молится о нем и ожидает его с таким радушием, предвкушение которого вселяло в него небесный мир.

Взаимная любовь Сперджена и Сюзанны никогда не иссякала. По мере приближения старости они испытали много болезней, но, тем не менее, были удивительно терпеливы друг к другу. Эта неизменная любовь нашла свое выражение в строках стихов, которые он написал вдали от дома после нескольких лет совместной жизни. Вот часть из них (дословный перевод):

Через расстояние, разделяющее нас с тобой, моя жена,
Я прокладываю мост моей песни;
И наши сердца встретятся, о радость моей жизни,
На его своде, невидимом, но крепком.
Может быть, чей-то поклонник носит имя своей любимой,
Выгравированное на драгоценном камне,
Но я ношу твой дорогой образ, выгравированный в сердце,
В том сердце, которое уже давно принадлежит тебе.
Яркая окраска, лежащая на поверхности,
Может стираться дождевыми потоками,
Но тебе не надо бояться никаких потоков,
Потому что моя любовь пропитывает всю мою внутренность.
Блестящие капли росы, выпадающие на заре любви,
Испаряются, когда день склоняется к вечеру;
И нежность на голубиных крыльях
Улетает прочь, как старая сказка.
Но моя любовь к тебе похожа на солнце,
Которое выходит во всей своей силе из чертогов радости,
Ни жизнь, ни смерть не одолеют ее,
Она будет пламенеть вовеки.
И хотя только Тот, Кто избрал нас прежде бытия мира
Должен безраздельно царствовать в наших сердцах,
Мы искренне верим, что поклонимся Ему вместе,
Когда предстанем перед Его престолом.

Невозможно представить никакую другую женщину, которая так подходила бы в качестве жены для Чарльза Сперджена, как подходила для него эта необыкновенная женщина, Сюзанна Томпсон. Они были приготовлены друг для друга божественной рукой, и их союз представлял собой сбывшееся желание Сюзанны — это был поистине "брак, заключенный на небесах".

Конфликт

Злые языки нападали на Сперджена с самыми злобными оскорблениями и лживой клеветой. Его мнения представлялись в ложном свете, его слова извращались. Его поучения были названы "богохульными", "невежественными", "дьявольскими". Но, тем не менее, благодеющая рука Господа была над ним, и он не обращал внимания на измышления нечестивцев.

Passmore and Alabaster, Spurgeon’s publishers,
August 1856

Появление восходящей звезды Сперджена на Лондонском небосклоне потревожило благодушие религиозной жизни того времени.

Большинство баптистских и конгрегациональных церквей вели тихую и расслабленную жизнь. Даже методисты большей частью утратили свой былой пыл. Эти церкви пока что придерживались евангельской веры, но в проповедях не хватало огня, церковная жизнь еле теплилась, большинство из них довольствовалось тем, что спокойно плыло по течению.

Но ситуация изменилась под влиянием той живой энергии, которую излучали личность и служение Сперджена.

Сперджен обладал редкими умственными дарованиями. Начав читать еще в детстве, он продолжал чтение книг и теперь, так что по прибытии в Лондон его знания можно было бы назвать энциклопедическими.

Выступая перед людьми с проповедью, он имел в своем распоряжении огромный интеллектуальный багаж. Он мог цитировать наизусть места из любой книги Библии, причем подбирал наиболее подходящие тексты и повторял их с дословной точностью. Он мог употреблять в качестве иллюстраций события древней истории, периода Реформации, Пуританских времен, а также случаи из жизни Уитфилда, Весли и их современников.

Он также постоянно читал литературу по изучению Библии, и широта познаний в этой области позволила ему спустя двадцать лет написать известный том под названием Commenting and Commentaries (Заметки и Комментарии). При подготовке этого труда, по его словам, он просмотрел примерно три или четыре тысячи томов различных книг. Его единственным хобби, если это можно так назвать, были поиски и покупка подержанных книг, и его личная библиотека со временем стала насчитывать более десяти тысяч томов.

Надо признать, что Сперджен был прежде всего богословом. Он начал задумываться над великими доктринами Библии еще с тех пор, как научился читать, и с того времени он продолжал созидать в своем уме и сердце величественное здание той богословской системы, которая открыта в Писании. Жители Лондона удивлялись не только тому, о чем он говорил, но и тому, как он говорил. Стройная богословская система пронизывала все его служение.

Тем не менее, его проповеди были не только содержательными, но и непостижимым образом касающимися сердца, и потому многие слушатели чувствовали, что проповедник обращается лично к ним. Он в совершенстве владел своим голосом, который мог греметь, как раскаты грома, а мог и говорить в трогательных, мягких тонах, так что о нем часто говорили, как о "серебряном колокольчике".

Сперджен держался за кафедрой очень естественно. В нем не было ничего напускного, и, хотя в его речи часто проскальзывали нотки юмора, в целом его проповеди характеризовались неподдельной искренностью.

Великое множество жителей Лондона стали слушателями и почитателями Сперджена, хотя многие были настроены совершенно иначе. Некоторые знали о нем только то, что он был молод, не имел формального богословского образования, не был рукоположен, а значит, по их заключению, он не мог быть полноценным служителем и занимался шарлатанством.

Так считали, в частности, некоторые издатели газет. Сперджен обращал на себя так много общественного внимания, что они просто не могли не упоминать о нем, а поскольку считали его шарлатаном, они подняли против него злобную кампанию открытых обвинений. Некоторые их высказывания были слишком грубы и оскорбительны, чтобы их повторять, но некоторые выражались менее резко. Вот что писал корреспондент газеты Ipswich Express (Ипсвич Экспресс) в статье под заголовком "Духовный трус":

Пока его собственная церковь ремонтировалась, он проповедовал в Экзетер Холл, который был набит до отказа.

Все его речи пропахли дурными манерами, пошлостью и наигранностью, но, несмотря на это, за ним гоняются так, что если не придешь за полчаса раньше, то вообще не попадешь в зал. Один ведущий служитель независимой деноминации, слушавший этого скороспелого юнца, сказал, что все это шоу было "оскорбительным для Бога и для людей".

Этот "даровитый" богослов набрался наглости перед проповедью заявить присутствующим в зале молодым девушкам, что он помолвлен, что его сердце принадлежит другой, и он дает им ясно понять, что не желает получать от них никаких подарков, не желает, чтобы они оказывали ему внимание, не желает, чтобы они плели ему шерстяные тапочки. Я полагаю, что этот уважаемый богослов чувствовал себя не совсем уютно в окружении любящих его молодых дам".

Эта статья вызвала протест со стороны многих читателей. В ответ газета Экспресс с неохотой признала, что заметка насчет тапочек была ошибочной. Но тем временем эту заметку подхватили несколько других газет, которые так и не извинились за допущенную ошибку. А Лэмбет Газет даже утверждала, что "Молодые сестры совсем потеряли ум из-за него. Эти несмышленые девицы прислали ему столько тапочек, что он мог бы открыть целый обувной магазин".

А вот цитата из другой газеты, Эссекс Стандарт, которая тоже много писала о Сперджене:

Стиль его речи вульгарно-простонародный, перемешанный с напыщенностью. Все солидные служители нашей епархии обсуждаются в его речах грубо, резко и непочтительно. Он опошляет церковные таинства, ругается над святынями, оскорбляет здравый смысл и внушает отвращение к правилам благоприличия. Его напыщенные речи пересыпаны низкосортными анекдотами, которые бьют по ушам невзыскательных слушателей, — и это называется популярностью! И это тот самый лондонский "религиозный экстаз!"

Газета Пэтриот описывает сначала разностороннюю одаренность Сперджена, но потом нападает на него с критикой.

Этот скороспелый новичок бичует всех подряд. Он считает только себя истинным кальвинистом, а всех остальных вокруг себя — либо зловредными арминианами, либо недостаточно последовательными сторонниками учения о благодати. Учение об избрании, по его мнению, "презираемо и ненавидимо в наше время". "Истинную веру в наши дни можно найти только в картинных галереях". Он словно не слышит, как его братья-проповедники не хуже его защищают абсолютную достаточность и силу заместительной жертвы нашего Господа Иисуса Христа.

Еще более бесцеремонно обращается г-н Сперджен с теми богословами, которые не принадлежат к его специфической школе. "Арминианские извращения, в особенности, — говорит он, — должны сгинуть в той самой бездне, которая их и породила". Их понятия о том, что можно отпасть от благодати, "являются самой зловредной ложью на земле".

Другая газета поместила под одним заголовком имена "Том Там, Живой Скелет и Ч.Х. Сперджен", намекая на то, что его законное место находится в цирке. Еще одна газета заявляла, что его служение представляло собой возрождение древнего "Праздника Осла", а другая газета утверждала:

Мы думали было, что времена догматических и богословских драм ушли в прошлое, что мы никогда больше не увидим, как массы народа будут выслушивать неистовые излияния умопомешательства, никогда больше не услышим фанатичного вскипания педантичных нравоучений и нам не надо будет убирать пену с поверхности, чтобы разобраться в сущности вещей…

Совсем не по-христиански звучат заявления, вроде: "Прежде чем человек попадет на небо, ему надо промыть мозги учением ультра-кальвинизма, которое проповедует Сперджен"… Если уж этот подросток из Экзетер Холл берется говорить о Боге, то пусть он помнит, что Бог недостижим для профанации и что богохульство из уст проповедника есть столь же тяжкое преступление, как и грязная ругань подонка, оскорбляющая целомудренный слух.

Несколько газет публиковали карикатуры на Сперджена. Большинство газет насмехались над ним, но две или три не могли не признать, что он проповедует чистое и доброе учение, хотя и изображали его смотрящим свысока на других ведущих религиозных деятелей страны.

Сперджен не отвечал на все эти нападки. Правда, в своих проповедях он иногда для иллюстрации ссылался на то, что писали о нем газеты. В письмах родителям он не раз предупреждал их, что то, о чем пишут газеты, может быть несправедливо,— например, эта история с тапочками, — и просил, чтобы они не беспокоились из-за враждебного к нему отношения.

И все же ему было больно слышать все эти обвинения и насмешки. Сюзанна собирала все такие вырезки из газет и наклеивала их в альбом, пока он не растолстел до огромных размеров. Она также написала и повесила на стене текст "Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня. Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах: так гнали и пророков, бывших прежде вас".

Сперджен встречал враждебное к себе отношение не только со стороны светской прессы, но также и со стороны некоторых христианских газет из-за своей приверженности к кальвинизму.

Сперджен написал "Защиту кальвинизма", составляющую целую главу в его "Автобиографии". Он говорил: "Мы употребляем слово "кальвинизм" для краткости. Учение, называемое кальвинизмом, произошло не от Кальвина; мы верим, что оно берет свое начало от великого Основателя всякой истины". Он называл данную систему богословия "учением о благодати", причем употреблял оба названия взаимозаменяемо.

С кальвинистскими понятиями он был знаком уже давно, поскольку они составляли главную тему для дискуссий в доме его деда и отца. Это учение было изложено Буньяном и другими пуританскими писателями. В этом учении его усердно наставляла также Мэри Кинг, экономка из школы в Ньюмаркете, где он учился.

Ей нравилось хорошее, крепкое, славное кальвинистское вероучение, но ее жизнь была так же крепко утвержденной, как и то, во что она верила. Мы часто беседовали с ней о завете благодати, о личном избрании святых и их союзе со Христом, о пребывании в благодати и важности практического благочестия, и мне кажется, что я почерпнул от нее больше, чем мог бы почерпнуть от полдюжины докторов богословия, каких мы имеем на сегодняшний день.

По прибытии в Лондон Сперджен решил, что его служение должно носить реформаторский характер, — своими трудами он старался вновь вернуть людей к забытым истинам. Большинство протестантских служителей проповедовали евангельскую истину, но в их проповедях явно недоставало доктринальной глубины, и он чувствовал себя довольно одиноким, придерживаясь кальвинистской системы богословия. В течение первого года служения в Лондоне он утверждал учение об испорченности человека и о Божьем избрании, причем делал это с большой выразительностью и подробными разъяснениями. "Моим повседневным трудом, — говорил он, — является восстановление старых доктрин, которые проповедовали Гилл, Оуэн, Кальвин, Августин и Христос".

Сперджен выступал против того легкомысленного отношения, с которым некоторые кальвинисты говорили об "ограниченном искуплении". Он предпочитал употреблять выражение "индивидуальное искупление", — то есть понятие, что Христос не просто сделал спасение возможным и предоставил человеку сделать все остальное, но что Он совершил личное спасение каждого из Своих избранных, и таким образом дал им уверенность в своем спасении.

Хотя Сперджен провозглашал, что "спасение принадлежит Господу", он также проповедовал и то, что "всякий, кто хочет, может прийти". В церковь на Нью-Парк Стрит и в Экзетер Холл приходили сотни людей, которые не знали Господа. Практически в каждой проповеди он предлагал им признать свое погибшее состояние, убедиться в том, что Христос может их спасти и поверить в Него без промедления. В его проповедях часто звучал евангельский призыв к покаянию, и это давало обильные плоды обращения многих людей к Богу.

Сперджен понимал, что эти две концепции находятся в кажущемся противоречии, однако он считал, что Писание говорит о том и о другом, то есть что Бог спасает Своих избранных, но в то же время человек несет ответственность за свою душу. Поэтому он постоянно провозглашал: "Веруй в Господа Иисуса Христа и спасешься".

Такая открытая проповедь Евангелия для всех, кто верует, навлекла на Сперджена атаки ультра-кальвинистов.

Ультра-кальвинисты придерживались тех же взглядов, что и остальные кальвинисты, однако они считали, что Евангелие нельзя проповедовать перед аудиторией, состоящей из верующих и неверующих. Они считали, что Евангелие можно провозглашать только для "осознающих грешников", то есть для тех, кто осознает свою нужду во Христе.

Сперджен часто выступал против данной формы кальвинизма, потому что ее приверженцы ничего не предпринимали, чтобы пробудить в грешниках нужду во Христе. "Ультра" не стремились проповедовать Евангелие, не искали погибших, они фактически отвергли повеление Христа: "Идите по всему миру и проповедуйте Евангелие всей твари".

Хотя эти люди не преследовали цель искать погибающих, зато они преследовали тех, кто преследовал такую цель. Их главным оратором был Джеймс Уэллс, служитель довольно большой церкви, который в ультра-кальвинистской газете The Earthen Vessel (Глиняный сосуд) яростно критиковал Сперджена. Для него и его приверженцев евангелизационная деятельность Сперджена была анафемой. Бог спасет Своих избранных и без помощи этого молодого выскочки. Уэллс принял на себя вид очень праведного человека, поборника веры, и в своей многословной оценке деятельности Сперджена утверждал, что не нашел в нем ни малейшего признака спасительной благодати и сделал вывод, что он, возможно, до сих пор не пережил обращения.

Сперджен действительно часто критиковал ультра-кальвинизм в своих проповедях, но самым веским его аргументом было славное Евангелие, которое он проповедовал, и тот очевидный факт, что Бог употреблял эту проповедь для преображения жизни множества людей.

Были и другие религиозные журналы, которые искали погрешности в служении Сперджена в первые годы его пребывания в Лондоне. Такими были, например, The Baptist Reporter, The United Presbyterian Magazine, The Critic, а также The Christian News.

Такая оппозиция со всех сторон привела впоследствии к страшной трагедии.

Сперджену отказали в аренде Экзетер Холла, и он решил перейти в Сари Гарденс Мьюзик Холл. Это был очень большой зал с тремя балконами, вмещающий в общей сложности 10 000 человек. Использовать такой зал в полную мощность казалось сверх возможного. Хотя Уитфилд и проповедовал перед 20 000 и даже больше, но его собрания проводились на открытом воздухе, и еще никто не собирал такую огромную толпу в закрытом помещении.

Тем не менее Сперджен отважился предпринять столь громадное дело. Зная, что в его собственной церкви сотни людей, желающих послушать Евангелие, остаются за дверями каждое воскресенье, он решил, что у него нет другого выбора, как попытаться использовать этот зал.

Слух о том, что Сперджен будет проповедовать в Сари Гарденс Мьюзик Холл, быстро распространилась по Лондону. Члены его церкви стали с радостью готовиться к этому событию, многие посетители также пожелали прийти на новое место, но нашлись и те, у кого были злые намерения и кто желал испортить это выдающееся событие.

Первое богослужение в зале планировалось провести в воскресенье вечером 19 октября 1856 года. Предшествующие этому событию дни были наполнены у Сперджена многочисленными домашними хлопотами, потому что 10 сентября они переехали на новое место жительства в Хеленсбург Хаус, а спустя десять дней Сюзанна родила двух мальчиков-двойняшек, которых они назвали Чарльзом и Томасом.

Собравшаяся на открытие толпа превзошла всякие ожидания. Зал был расположен в небольшом парке, обнесенном ажурной металлической оградой, и народ начал стекаться сюда уже после обеда. Толпа все увеличивалась, и когда вечером двери зала открылись, народ ринулся внутрь. Люди заполнили все сиденья, проходы и лестничные пролеты, а тысячи других остались стоять на улице и не хотели уходить, надеясь услышать проповедь через окна.

Прибыв на место, Сперджен был буквально ошеломлен видом этого огромного скопления людей. Ему было всего двадцать два года, и стоять перед такой огромной аудиторией, вести служение и проповедовать так, чтобы его слышали, казалось для него поистине непосильной задачей. Однако, заручившись Божьей поддержкой, он вышел вперед и начал служение.

Первые моменты все шло по распорядку обычного воскресного служения, и пение было по-особому благоговейным и радостным.

Но как только Сперджен начал молиться, все неожиданно пришли в ужас. Кто-то на балконе крикнул: "Пожар!", за ним последовал крик снизу: "Балкон обваливается!" Потом послышался третий голос: "Весь зал рушится!" Всех тут же охватила паника и люди ринулись к лестницам, толкая друг друга к выходу.

Некоторые лестничные пролеты не выдержали огромного давления и рухнули вниз прямо на толпу. Люди прыгали вниз с балконов и лестничных пролетов, а внизу их топтали те, кто пытался вырваться на улицу. Поток людей вырывался наружу, а другие в это время пытались проникнуть внутрь и занять освободившиеся места.

Сперджен не мог видеть всего, что творилось на противоположном конце зала, где находились двери и лестницы. Он попытался успокоить публику, но вскоре стало очевидным, что служение проводить дальше невозможно, и он попросил собравшихся спокойно разойтись.

Он был настолько подавлен случившимся, что зашел в служебную комнату и рухнул на пол почти в бессознательном состоянии. Перед тем, как уйти, он узнал, что семь человек умерло и двадцать восемь увезли в больницу с серьезными травмами.

Его привезли домой, где он мог получить утешение и поддержку от своей жены. Но беда была в том, что на этот раз она не могла ему помочь, как бывало раньше, потому что еще не прошло месяца после родов, и она была сама слаба и нездорова.

Диаконы его церкви хорошо понимали, что в данной ситуации ему лучше не оставаться дома, потому что будут приходить многочисленные посетители, — друзья, желающие помочь, и враги, желающие обвинить,— и, конечно же, сюда приедут репортеры. Зная его чуткую натуру и его глубокое сочувствие к пострадавшим, диаконы поспешили увезти его в дом одного из друзей, находящийся в пригороде. Здесь его не беспокоили визитеры, и они надеялись, что в спокойной обстановке его силы восстановятся быстрее.

Так получилось, что, находясь в тихом уединении, Сперджен не видел того, что писали газеты по поводу случившегося. Некоторые репортажи выражали сочувствие, а некоторые были жестокими. Ниже приводится пример того, что писали его противники.

Мы выражаем свою точку зрения вовсе не с целью бичевать всех подряд и не придерживаемся узких взглядов, но все же мы желаем, чтобы церковь и театр держались как можно дальше друг от друга. Прежде всего, мы желали бы дать в руки каждому здравомыслящему человеку бич, чтобы выгнать из общества виновников такого отвратительного богохульства, какое в воскресенье вечером звучало из уст Сперджена, перекрывая крики умирающих и заглушая стоны изувеченных и страждущих… А в конце всего, когда искореженные тела уносили из этого оскверненного и опозоренного места, когда во всеобщей агонии и отчаянии мужья искали своих жен и дети — матерей, — звон монет, падающих в ящики для пожертвования, ударил по ушам тех, кто, как мы искренне надеемся, теперь почувствовали глубочайшее отвращение к высокопарным словоизлияниям г-на Сперджена.

Хорошо, что Сперджен не видел всех этих газетных репортажей. Конечно же, рассказ о ящиках с деньгами был полнейшей выдумкой, а описание бессердечности Сперджена среди этой трагедии было жестоким и несправедливым. Мы можем, однако, предположить, что Сюзанна видела эти газеты.

Сперджен находился в подавленном состоянии семь или восемь дней. Затем, во время прогулки в саду своего друга, он вспомнил стих из Писания, говорящий о Христе. Он словно увидел этот стих впервые: "Посему и Бог превознес Его и дал Ему имя выше всякого имени". Питая душу размышлениями над этим стихом, он начал восстанавливаться. Бремя постепенно спало с него, и он смог возвратиться в свой дом. На следующее воскресенье он снова проповедовал на Нью-Парк Стрит. Всего одно воскресенье он не стоял за кафедрой в своей церкви.

Сперджен немедленно приступил к организации помощи для пострадавших. Для их нужд был образован специальный фонд, сам Сперджен, его диаконы и члены церкви посещали больницы и дома пострадавших, а также родственников погибших. Однако, несмотря на возвращение к своей обычной работе, он получил сильное нервное потрясение из-за случившегося. Всю оставшуюся жизнь картина переполненного зала всплывала перед его глазами, вызывая нервное напряжение, и даже спустя годы от одного напоминания о событии в Сари Гарденс он быстро слабел и едва не падал в обморок.

Но, какие бы силы ни стояли за кулисами этой трагедии, они вместе с прессой на самом деле только содействовали успеху служения Сперджена. Слух о случившемся разнесся по всей Британии, и, несмотря на недоброжелателей, многие люди невольно почувствовали симпатию к Сперджену. А община на Нью-Парк Стрит назначила комитет для проектирования и постройки нового, очень большого церковного здания. Случившаяся катастрофа заставила их предпринять меры и молиться, чтобы проект был завершен как можно быстрее и можно было бы приступить к строительству.

Ситуация послужила ко благу и лично Сперджену. Враги научили его принести в жертву Христу даже собственную репутацию. "Если я должен лишиться и ее, — писал он, — то пусть будет так. Хотя это для меня самое дорогое, что я имею, но я не остановлюсь, даже если обо мне скажут так же, как и о моем Господе, что во мне бес или что я безумен". Душераздирающее испытание, которое ему пришлось пережить, сделало его намного более зрелым и мудрым, что было так необходимо для дальнейшего руководства церковью.

Некоторые, может быть, хотели бы охарактеризовать Сперджена как человека, который редко выражал свое несогласие с кем-либо и которого все любили и почитали. Но в своих богословских убеждениях он шел вразрез со многими, и за это, а также за свой неуемный пыл, он стал предметом насмешек и порицания. И лишь спустя годы народ начал признавать его истинные достоинства и ценить его выдающиеся заслуги.